С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ
На другой день после вечера у полковницы Усовой, в первом часу дня, Николай Герасимович Савин звонил у двери квартиры графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого.
Граф только что сделал свой утренний туалет и в изящном халате сидел за стаканом кофе и газетой в своем кабинете.
— Дома барин? — спросил Савин у отворившего ему дверь лакея с плутовской физиономией.
— Дома-с, но они не одеты…
— Не беда, что за церемония со старыми приятелями, — заметил Николай Герасимович, когда лакей снимал с него пальто.
— Как прикажете доложить?
Савин дал свою карточку.
— Пожалуйте в залу, — произнес лакей и удалился.
Савин прошел в залу, или, скорее, гостиную, комнату довольно больших размеров, но, несмотря на это, — она, заставленная и буковой, и мягкой мебелью, имела довольно уютный вид, и в ней царил, видимо, тщательно соблюдаемый порядок.
Над одним из диванов — турецким — был повешен на стене вышитый шелком ковер, изображавший в середине герб графов Стоцких, а на углах инициалы графа Сигизмунда Владиславовича под графской короной.
Николай Герасимович с невольною усмешкой посмотрел на эту вывеску родовитого хозяина.
«Настоящий граф не сделал бы этого», — мелькнуло в его голове.
В кабинете между тем происходила немая сцена. Взяв с мельхиорового подноса поданную ему лакеем карточку Савина, граф Сигизмунд Владиславович положительно остолбенел, бросив на нее взгляд.
«Начинается! — пронеслось в его уме. — И как скоро!»
Он вспомнил, что всю ночь отгонял от себя мысль о появлении Савина, не только знавшего, но и бывшего в приятельских отношениях с действительным владельцем титула графов Стоцких, отгонял другою мыслью, что успеет еще на следующий день со свежей головой обдумать свое положение, и вдруг этот самый Савин, как бы представитель нашедшего себе смерть в канаве Сокольницкого поля его друга, тут как тут — явился к нему и дожидается здесь, за стеной.
Граф Стоцкий положительно растерялся и бессмысленно переводил глаза с карточки на стоявшего навытяжку лакея и обратно. Это длилось несколько минут, к большому недоумению слуги.
— Как прикажете, ваше сиятельство? — наконец нарушил тот молчание.
Граф молчал. Молчал и почтительный лакей, переминаясь с ноги на ногу.
— Одеваться… — наконец произнес с каким-то отчаянным жестом Сигизмунд Владиславович.
— Я им докладывал-с, что ваше сиятельство не одеты-с, так они говорят: ничего, что за церемонии между старыми приятелями.
— Гм… Между старыми приятелями… — повторил граф Стоцкий. — Если так, то проси.
— Слушаю-с.
Лакей вышел и затем, снова отворив дверь кабинета, произнес:
— Пожалуйте…
Николай Герасимович вошел.
— Очень рад, очень рад, — встал и пошел ему навстречу граф Сигизмунд Владиславович.
— Извините, что побеспокоил так рано… Хотелось застать дома, — начал Савин.
— Помилуйте… Что за церемонии…
— Между старыми приятелями, — заметил Николай Герасимович. — Действительно, я хочу, но никак не могу признать в вас друга моей юности, графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого.
— Я самый и есть.
— Знаю, вы, да не вы… Нельзя так измениться… Он был совсем не похож на вас…
— Значит, это был другой, — деланно спокойным тоном отвечал граф.
— Не мог быть и другой, так как он был последний в роде. У меня есть его портрет. Кирхоф уверял меня, что он похож на его покойного брата, и даже в Париже переснял для себя.
— Я слышал от Кирхофа эту историю… Быть может, он был по другой линии.
— Странно, странно… Но не в этом дело… Что мне до того, похожи ли вы, или нет на моего друга… Не правда ли?
Николай Герасимович пристально посмотрел на Сигизмунда Владиславовича.
— Собственно говоря… Конечно… — неуверенно произнес он.
— Важно то, что я знаю это, а остальное в моих руках… Не так ли?
— Я вас не понимаю, — смущенно заметил граф Стоцкий.
— И не надо… Быть может, вам и не придется меня понимать, чего я от души желаю. Я к вам, собственно, по делу.
— Чем могу служить?
— Так как вы такой полный тезка моего старого друга, полнее какого и быть не может, то мне почему-то думается, что вы не откажетесь оказать мне небольшую услугу.
— Вы друг моего друга Кирхофа, а друзья моих друзей мои друзья… — любезно отвечал граф Стоцкий.
— В таком случае, все обстоит благополучно, и вы окажете мне просимую услугу…
— Все, что в силах и средствах…
«Уж не думает ли он, что я явился потребовать от него отступного за молчание?» — мелькнуло в голове Николая Герасимовича, и он поспешил заметить вслух:
— В силах вы будете, а средств тут никаких не надо…
Из груди Сигизмунда Владиславовича вырвался невольно облегченный вздох, что подтвердило красноречиво предположение Савина:
— Я весь внимание…
— Заставьте молодого Алфимова сознаться в произведенной им растрате…
Видимо, не ожидавший ничего подобного и застигнутый совершенно врасплох, граф Сигизмунд Владиславович смертельно побледнел и даже откинулся на спинку кресла.
— Я… извините… ничего… не понимаю… — с расстановкой, дрожащим голосом, после довольно продолжительной паузы проговорил он.
— Полноте, граф… Не играйте со мной в темную, мы с вами с глазу на глаз, нас, надеюсь, никто не подслушивает, а потому мы можем говорить начистоту… Ведь то, что я вас даже наедине называю «граф», что-нибудь да стоит.
— Чего же вы от меня хотите?
— Вы слышали…
— Но я уверяю вас, что знаю это дело только по газетам и рассказам потерпевших…
— Вы хотите убедить меня в том, в чем убедить меня нельзя. Но ваша настойчивость доказывает, что вы не желаете исполнить мою просьбу… До свиданья… Пеняйте на себя… Я все равно, так или иначе, раскрою это дело, а заодно и много других…
Николай Герасимович встал.
— Позвольте, позвольте, куда же вы?! — вскричал и граф Стоцкий.
— Мне некогда терять время в пустых разговорах…
— Но какой вам интерес в раскрытии этого дела?
— Это до вас не касается… Я прошу, и этого достаточно…
— Вы знаете этого Сиротинина?
— Может быть… Но это все не относится к делу… Угодно вам исполнить мою просьбу?
— Да вы присядьте…
— Я спрашиваю…
— Но если я этого не в силах?
— Повторяю вам, что меня вам не обморочить… Молодой Алфимов пижон, глядящий из рук отца… Под вашим просвещенным руководством он вкусил от всех благ жизни, от вина, карт и женщин, это ему
