понравилось и он запустил свою лапу в отцовскую кассу… Это ясно и естественно… Сиротинин, в которого влюблена Дубянская, ему мешал, так как юноша тоже в нее влюбился, старый друг посоветовал ему оказывать кассиру доверие и давать иногда ключ от кассы, чтобы свалить при раскрытии растраты на него вину и устранить его с дороги к сердцу понравившейся молодой девушки… Это также, я думаю, и естественно, и ясно…
— Нет, последнего я ему не советовал, по крайней мере, в такой форме, — заявил Сигизмунд Владиславович, которого поразили имеющиеся в распоряжении Савина сведения.
— Вот так-то лучше, — улыбнулся Николай Герасимович и сел.
Сел и граф Стоцкий.
— В какой же форме советовали вы ему?
— Я узнал все уже в день ревизии кассы… Ключ он давал без моего совета.
— Собственным умом дошел… Из молодых, да ранних, — заметил Савин. — Но это все равно… Необходимо, чтобы он сознался и невиновность Сиротинина была доказана… Вы это сделаете.
— Если смогу, извольте.
— Вы должны это сделать.
— Поймите, наконец, что если вы и правы, и я подал ему некоторые советы в этом деле, но ведь они клонились в его пользу, а не в ущерб. Человек склонен следовать таким советам, вы же желаете, чтобы я заставил его накинуть себе петлю на шею, не могу же ручаться я, что он согласится.
— Особенной петли я для него не вижу… Без желания отца он не будет даже привлечен к ответственности.
— Отец-то у него особенный… Он может и пожелать.
— Не думаю… Впрочем, ведь и он у вас в руках.
— Положим… — уже перестал отрицать граф Сигизмунд Владиславович.
— Значит, все обстоит благополучно.
— Как знать…
— Я вам это предсказываю заранее… Но пусть будет по-вашему… Я вхожу в ваше положение, вам не хочется потерять ни одного из пижонов: ни отца, ни сына…
Граф Стоцкий сделал было жест протеста.
— Не возражайте, это так, будем разговаривать по душе… Можно сделать так, что вы не потеряете ни одного… Мне нет расчета вводить вас в убытки, а судьба Алфимовых для меня безразлична.
— Если это так, я к вашим услугам… — просиял Сигизмунд Владиславович.
— Ну, вот видите… Вы должны согласиться, что я знаю жизнь и людей…
— Приходится согласиться.
— Вам, понятно, неудобно предложить молодому Алфимову разрушить то самое здание, которое построено им при вашем содействии… Это вызовет с его стороны вопросы недоумения и, наконец, у него возникнет подозрение в вашей искренности, и он даже, сделав по вашему — не сделать он не посмеет, у вас есть средство его заставить…
— Какое?
— Припугнуть навести на эту мысль отца…
— А-а…
— Но повторяю, тогда ваши отношения к нему будут окончательно испорчены, а между тем у него еще и после катастрофы останутся деньги, и большие деньги, которые всегда не минуют ваших рук.
— Позвольте… — вспылил было граф Стоцкий.
— Мы говорим по душе… — успокоил его Николай Герасимович.
— Это другое дело…
— Это вам невыгодно, и я это понимаю… Но есть другое средство, при котором вы останетесь по- прежнему его другом, наставником, покровителем, и даже он и его капитал будут всецело в ваших руках.
— Какое же средство?
— Не спешите… Я сейчас сообщу его вам… Вы друг и его отца?
— Да, мы хорошие…
— Вас связывают с ним некоторые его старческие грешки… Вы не будете отрицать этого?
— Нет.
— При таких отношениях вы можете ему по-дружески намекнуть, что поведение его сына внушает вам опасение даже за его личное состояние и, между прочим, вскользь заметить, что и недавняя растрата дело рук его сына, а не Сиротинина… При этом вы возьмете с него честное слово, что это останется между вами… При ваших отношениях он просто побоится нарушить это данное вам слово.
— Но где же доказательства?
— Чудак вы человек! Я не хочу думать, чтобы вы не понимали, вы притворяетесь…
— Клянусь, не понимаю.
— Кто теперь заведует кассой?
— Сын…
— И она теперь вся в целости и сохранности?
— Не знаю…
— Полноте… Очень хорошо знаете… Ведь жизнь тробует денег, а откуда же взять их молодому Алфимову, которому скряга-отец не дает даже распоряжаться его собственным капиталом, как не из кассы конторы.
— Он делает займы…
— Но их приходится покрывать… За них приходится платить проценты.
— Это верно… Что же дальше?
— Шепните старику, чтобы он теперь проверил кассу… Когда обнаружится, что кассир-сын также не из аккуратных, то старик, вследствие истории с ключем, поймет, кто виновник и первой растраты и, конечно, сейчас же подаст заявление следователю…
— Но Иван не сознается в первой растрате…
— Вот тут-то и будет ваше дело по-дружески объяснить ему, что семь бед — один ответ, да и что ответа-то для него никакого не будет…
— Отец его выгонит…
— Но отдаст его капитал, за вычетом растраченного.
— Это, действительно, мысль.
— Вот видите, вместо того, чтобы вы делали мне одолжение, я оказываю вам услугу… Вам выгодно будет исполнить мою просьбу, притом вы приобретете во мне друга юности, который громко везде будет именовать вас графом Стоцким.
— Приобрести такого друга, как вы, приятно при всех обстоятельствах, выгодных и невыгодных… — любезно, но уклончиво сказал граф Сигизмунд Владиславович.
— Значит, по рукам… — протянул ему руку Николай Герасимович.
— Я согласен и сделаю все, как вы проектировали.
— Только поскорее… Надо начать с сегодняшнего дня…
— С сегодняшнего дня?
— Непременно… Вы, может быть, не сидели в этом милом здании на Шпалерной, а я сидел и должен вам сказать, что там очень скучно…
Савин засмеялся.
— Думаю, что невесело…
— Так значит, там скучно и Сиротинину, и надо поскорее его оттуда вызволить…
— Хорошо, я сделаю это сегодня же.
— Отлично, вот так-то мирком, да ладком, по старой дружбе… А пока честь имею кланяться.
Савин стал прощаться.
— До свиданья, до приятного свиданья… — крепко пожал ему руку граф Стоцкий и проводил его до передней.
Когда Николай Герасимович ушел, Сигизмунд Владиславович возвратился к себе в кабинет, весело
