сыну, всего-то четыре месяца, а ее неугомонный муженек взял и завел себе другого, намного старше.
— Он сильный и поправляется с каждым днем, — ответил старик. — Но жизнь была с ним сурова, и он всех в чем-то подозревает.
— В чем именно?
— В самых дурных намерениях. Он сирота, и ему приходилось воровать, когда он жил в городе. Тяжело ребенку расти без любви, Касваллон.
— Без любви всем тяжело. Но он полз чуть ли не два часа, несмотря на свои раны, и заслуживает того, чтобы начать новую жизнь.
— Страх перед аэнирами не оставляет его до сих пор.
— Ничего удивительного, я сам их боюсь, — вполне серьезно проговорил Касваллон. — Они кровожадны и возьмутся за кланы, когда победят низинников.
— Знаю, — согласился Оракул, глядя ему прямо в глаза. — Их намного больше, чем нас, и они закоренели в сражениях и убийствах.
— Война в горах — дело иное. Они хорошие воины, но при этом все равно остаются равнинными жителями. Кони не принесут им пользы в зарослях папоротника и на каменных осыпях, а длинные мечи и топоры станут помехой.
— Это верно, но как быть с нашими домами в долинах?
— Надо сделать так, чтобы они туда не прошли, — пожал плечами хозяин дома.
— Вы так уверены, что они нападут? — поинтересовалась Мэг. — Что им здесь может понадобиться?
— Они, как все завоеватели, и других считают такими же, — пояснил Оракул. — В кланах они видят угрозу — опасаются, что мы хлынем с гор на равнину и начнем убивать их. Но время у нас еще есть. Не все нижние армии побеждены, не все города взяты. А после, закончив войну, аэниры привезут свои семьи с юга и примутся строить собственные дома и селения. Даю им на это три года или чуть меньше.
— Ты злой вещун, старик, вот ты кто, — сердито бросила Мэг. Ее хорошее настроение исчезло бесследно.
— Я не всегда был таким, моя девочка. Когда-то я был силен, словно бык, и ничего не боялся. Теперь кости у меня как сухие палки, а мышцы как пергамент, и я побаиваюсь. В свое время Фарлен мог собрать такое войско, что никто не посмел бы сунуться в горы, но мир не стоит на месте…
— Пусть завтрашний день сам заботится о себе, дружище, — сказал Касваллон, положив руку на плечо старику. — Будем мы тревожиться или нет, это ничего не изменит. Мэг верно сказала: незачем предвещать беду. Пошли погуляем, чтобы еда утряслась. Не будем путаться у Мэг под ногами.
Оракул, поднявшись из-за стола, поклонился хозяйке и поцеловал ее в щеку.
— Извини. Обещаю больше не каркать у тебя в доме — во всяком случае, пока.
— Ступай уж. — Мэг встала и обняла старика. — Здесь тебе всегда рады, помни только, что у меня на руках малый ребенок, и не пугай меня.
Посмотрев, как оба идут через пастбище к ближнему лесу, Мэг убрала посуду и вымыла ее в лохани у очага. Приласкала спящего ребенка, поправила ему одеяльце. От прикосновения матери он проснулся, высунул пухлый кулачок, зевнул. Мэг дала ему грудь, замурлыкала песенку. Когда мальчик поел, она прислонила его к себе и стала растирать ему спинку. Он рыгнул так основательно, что мать рассмеялась и сказала:
— Придется нам вскоре заняться твоими манерами. — Она снова уложила Донала в люльку, и он тут же уснул.
На кухне Карен переливала молоко утреннего надоя в каменную баклагу. Прошлой зимой эта девочка осиротела. Ей было всего пятнадцать, замуж она по закону могла выйти лишь через год, и лорд-ловчий Камбил послал ее помогать Мэг в первые месяцы после рождения Донала. Она, собственно, находилась здесь в услужении, но по горному обычаю называлась «дитя гор», и в доме к ней относились заботливо и любовно, как к дочери. Карен не отличалась красотой, но была живой, сильной и расторопной, а частая улыбка делала ее длинное, тяжеловатое лицо милым и привлекательным. Мэг успела к ней привязаться.
— Бет опять молоко зажимает, — сказала Карен. — Наверняка из-за проклятой собаки Болана, которая ее за ногу цапнула. Пусть Касваллон поговорит с ним.
— Уверена, что поговорит. Присмотришь за Доналом, если проснется? Хочу собрать трав к обеду.
— Еще бы не присмотреть! Ты его покормила?
— Да, но от овсяной кашки он, думаю, не откажется, — подмигнула Мэг.
— Горазд покушать, — засмеялась Карен. — А как тот другой мальчик, с равнины?
— Ничего, поправляется. Я скоро. — Мэг сняла с крючка шаль, накинула на плечи и вышла.
Карен подровняла каменные кувшины и отправилась к колодцу помыть ведро. Мэг шла через луг к лесу. Девушка восхищалась ее грациозной, почти царственной походкой, которую не могли скрыть ни плотная шерстяная юбка, ни шаль. Вся Мэг, от черных как ночь волос до стройных лодыжек, воплощала собой все, чего Карен была лишена, но как будто не сознавала своей красоты — за это Карен ее и любила.
А Мэг нравилось ходить в блаженном одиночестве по лесу и слушать пение птиц. Здесь она обретала покой. Касваллон, будучи любовью всей ее жизни, вносил в эту жизнь слишком много сумятицы. Его буйный дух не мог удовлетвориться простой долей земледельца и скотовода. В поисках тревог и опасностей он угонял стада других кланов, проникал на чужие земли, прокрадывался мимо дозоров. Мэг боялась, что когда-нибудь ее мужа схватят и повесят, но как быть — его ведь не переделаешь.
Касваллон в детстве тоже был «сыном гор», рожденным вне брака ветреной девицей по имени Мира. Вскоре после родов она умерла — будто бы от внутреннего кровотечения, но в клане поговаривали, что ей дал яду родной отец. Имени своего любовника она так и не назвала. Касваллон рос в доме старого лорда- ловчего Падриса как названый брат Камбила, но мальчики никогда не дружили.
В семнадцать Касваллон покинул дом Падриса с кинжалом, плащом и двумя золотыми монетами. Все полагали, что он возьмет в аренду клочок земли и будет перебиваться где-то на севере, но он пошел прямиком к Паллидам и угнал быка с четырьмя коровами. У Хестенов он увел шесть коров, из которых трех продал в Атерисе. Через год все охотники чужих кланов выслеживали Касваллона из Фарлена.
Маггриг, паллидский лорд-ловчий, посулил двух племенных быков за его голову, но Касваллон и этих быков украл.
Сородичей-Фарленов поначалу все это веселило, но чем больше Касваллон богател, тем сильнее ему завидовали. Женщины, знала Мэг, обожали его, мужчины же, естественно, терпеть не могли. Три года назад, после смерти Падриса, лордом-ловчим выбрали Камбила, после чего общая неприязнь к Касваллону значительно возросла. Камбил открыто презирал давнего отцовского воспитанника, и многие Фарлены, желая снискать расположение нового лорда, поддакивали ему.
В этом году Касваллон даже в Играх отказался участвовать, хотя как прошлогодний победитель мог принести своему клану несколько лишних очков. Причина, которую он при этом выставил, была еще хуже, чем сам отказ: он, дескать, не мог оставить беременную жену, потому что у нее случилось кровотечение. Он уложил ее в постель и сам исполнял всю бабью работу по дому.
Это окончательно уронило его репутацию в глазах мужчин, но подняло на небывалую высоту в глазах женщин.
Теперь он спас мальчишку-низинника, самым непотребным образом использовав закон гор себе в оправдание. Мыслимо ли применять кормак в подобном случае? Этот закон был принят ради усыновления детей павших воинов, нижнесторонних в клан на его основе никогда еще не протаскивали.
Публично по этому поводу Камбил ничего не говорил и лишь на заседании совета высказал свое отвращение, но Касваллон, как всегда, остался невосприимчив к хуле.
То же самое было, когда он поймал двух хестенских охотников на землях Фарлена. Касваллон избил их своим посохом, но пальцы им не отрезал. Это привело совет старшин в бешенство, как и его женитьба на Мэг — оскорбительная, по их мнению, для всех фарленских девиц.
Касваллон относился к этому с полнейшим безразличием, отчего ярость против него порой перерастала в ненависть.
Мэг все знала, поскольку между Фарленами почти не было тайн, но Касваллон никогда об этом не
