просадил четыре серебряные монеты. Тонкие руки выровняли скорлупки в ряд посреди перевернутого бочонка. — Которая? Не спеши с ответом, дружище, — этот изумруд стоит двадцать золотых рагов.
Игрок громко потянул носом и поскреб грязным пальцем в бороде.
— Вот эта, — указал он наконец на среднюю скорлупку. Зибен поднял ее — под ней ничего не было. Он приподнял правую, ловко подсунул под нее изумруд и предъявил публике.
— Чуть-чуть не угадал, — с лучезарной улыбкой сказал он. Воин выбранился и пошел прочь, расталкивая толпу. Его место занял чернявый коротышка — запах, исходивший от него, мог бы свалить вола. Зибен ощутил искушение дать ему выиграть. Фальшивый изумруд не стоил и десятой доли того, что поэт уже выманил у простаков, но проигрывать было бы обидно, и чернявый мигом лишился трех монет.
Толпа раздалась, и к Зибену приблизился молодой воин в черном, с наплечниками из сверкающей серебристой стали. На его шлеме красовался серебристый топорик в обрамлении двух черепов, а при себе он имел большой топор с двойным лезвием.
— Хочешь попытать счастья? — спросил Зибен, заглянув в холодные голубые глаза.
— Почему бы нет? — низким спокойным голосом отозвался воин и положил на бочонок серебряную монету. Руки поэта замелькали, выписывая скорлупками хитрые восьмерки, и остановились.
— Надеюсь, глаз у тебя острый, дружище.
— Достаточно острый. — Воин тронул огромным пальцем среднюю скорлупку. — Вот здесь.
— Сейчас посмотрим. — Поэт протянул руку, но воин отстранил ее.
— Посмотрим, — подтвердил он и медленно перевернул правую и левую скорлупки. Под ними было пусто. — Вот видишь, я прав, — сказал он, глядя светлыми глазами в лицо Зибена. — Показывай.
Зибен с натянутой улыбкой подсунул изумруд под скорлупку.
— Молодец, дружище. Глаз у тебя и впрямь орлиный. — Зрители похлопали в ладоши и разошлись.
— Спасибо, что не разоблачил меня, — сказал Зибен, собирая свое серебро.
— Дураки и деньги — что лед и жара, вместе не уживаются. Ты Зибен?
— Быть может — смотря кто спрашивает.
— Меня прислал Шадак.
— Зачем?
— За тобой остался должок.
— Я в долгу перед ним — при чем здесь ты?
— И верно, ни при чем. — Воин помрачнел и зашагал к таверне по ту сторону улицы, а рядом с Зибеном, откуда ни возьмись, возникла молодая женщина.
— Ну как, заработал мне на ожерелье?
Зибен улыбнулся ей. Она была высокая, статная, с черными как смоль волосами, темно-карими глазами, полными губами и чарующей улыбкой. Зибен обнял ее, и она поморщилась.
— Зачем тебе столько ножей? — На его нагрудной перевязи из бурой кожи висели четыре метательных клинка, плавно закругленных кверху.
— Привычка, любовь моя. Ночью их на мне не будет — зато я принесу ожерелье. — Он поцеловал ей руку. — А сейчас прости — долг зовет.
— Долг, мой поэт? Что ты знаешь о долге?
— Очень мало, — усмехнулся он, — но свои долги плачу всегда, это моя последняя зацепка на утесе благопристойности. Увидимся позже — Он поклонился и перешел через улицу.
Внутри старой трехэтажной таверны помещалась длинная комната с открытыми очагами на обоих концах, обведенная поверху галереей. Здесь стояло десятка два столов, а за окованной медью стойкой шесть прислужниц разливали пиво, мед и подогретое вино. Народу тут нынче собралось не по-обычному много, поскольку день был базарный и жители всей округи съехались на распродажу скота. Зибен подошел к длинной стойке, и служаночка с волосами цвета меда улыбнулась ему.
— Наконец-то ты соизволил зайти ко мне. — Разве можно долго сносить разлуку с тобой, милая? — ответил Зибен, стараясь вспомнить, как ее зовут.
— Я освобожусь ко второй страже.
— Где мое пиво? — осведомился здоровенный крестьянин слева от Зибена.
— Теперь мой черед, козья морда! — вмешался другой. Девушка, послав Зибену застенчивую улыбку, бросилась улаживать назревавшую ссору.
— Господа хорошие, у меня ведь только одна пара рук. Сию минуту.
Зибен поискал в толпе незнакомца. Тот сидел один около узкого открытого окошка, и поэт опустился на скамью против него.
— Давай-ка начнем сызнова. Позволь угостить тебя пивом.
— Я пью свое, — буркнул воин. — И ты сидишь слишком близко от меня.
Зибен подвинулся, оказавшись наискосок от собеседника.
— Так лучше? — язвительно осведомился он.
— Да. Надушился ты, что ли?
— Это ароматное масло для волос. Тебе нравится? Воин потряс головой, но от дальнейших замечаний воздержался. Прокашлявшись, он сказал:
— Мою жену увели в рабство. Она в Машрапуре. Зибен откинулся назад, смерил его взглядом.
— Видимо, тебя в то время дома не оказалось.
— Верно. Они забрали всех наших женщин. Их я освободил, но Ровены с ними не было: человек по имени Коллан уехал с ней еще до моего прихода.
— До твоего прихода? Экая скромность. Ну а дальше?
— О чем ты?
— Как ты освободил этих женщин?
— На кой черт тебе это нужно? Нескольких негодяев я убил, остальные разбежались. Главное то, что Ровена в Машрапуре. Зибен вскинул тонкую руку.
— Будь так любезен, давай по порядку. Во-первых, какое отношение ко всему этому имеет Шадак? А во-вторых, не хочешь ли ты сказать, что в одиночку напал на Хариба Ка и его головорезов?
— Не в одиночку. Шадак был там — его схватили и хотели пытать. Еще были две девушки, хорошие лучницы. Но это все дело прошлое. Шадак сказал, ты поможешь мне отыскать Ровену и придумаешь, как ее спасти.
— Спасти от Коллана?
— От кого же еще? Ты что, глухой или тупица? Зибен, сузив темные глаза, подался вперед.
— Ты очень мило просишь о помощи, мой большой безобразный друг. Удачи тебе на твоем пути! — Он встал и вышел на свет предвечернего солнца. У входа в таверну прохлаждались какие-то двое, а третий строгал деревяшку острым как бритва охотничьим ножом.
Первый — один из тех, что проигрался у бочонка, — загородил Зибену дорогу.
— Ну что, получил обратно свой изумруд?
— Нет. Экий неотесанный невежа!
— Так он не друг тебе?
— Где там! Я даже его имени не знаю — да и знать не хочу.
— Говорят, ты очень ловко управляешься со своими ножами. Правда это?
— А почему ты спрашиваешь?
— Ты мог бы отобрать свой изумруд, если б захотел.
— Ты хочешь напасть на него? Зачем? Насколько я понял, денег при нем нет.
— Дело не в деньгах! — рявкнул второй. Зибен отшатнулся от его запаха. — Он сумасшедший. Два дня назад он налетел на наш лагерь, распугал наших лошадей — я так и не нашел своего серого. И убил Хариба. Груди Асты! Да он не меньше дюжины человек уложил своим проклятым топором.
— Если он убил дюжину, как же вы собираетесь управиться с ним втроем?
— Возьмем его врасплох, — доверительно сказал смердящий. — Когда он выйдет, Рафин его о чем- нибудь спросит, он обернется, а мы с Заком вспорем ему брюхо. Ты тоже можешь помочь — нож, воткнутый в глаз, поубавит ему прыти, так ведь?
— Возможно. — Зибен отошел немного, присел на коновязь, вынул один нож и стал чистить себе
