— Я слишком много выпил, — сказал он.
— Да ну? Две кварты, насколько я понял.
— Я не помню сколько. Кажется, драка была?
— Вряд ли это можно считать дракой по твоим понятиям.
— Кто были эти люди?
— Разбойники, на которых ты напал.
— Мне надо было убить их.
— Возможно, но в твоем состоянии ты должен почитать за счастье, что сам остался в живых.
Друсс налил воды в глиняную чашу и выпил до дна.
— Ты мне помог, это я помню. Почему?
— Так, каприз. Пусть это тебя не волнует. Расскажи мне еще раз о твоей жене и о набеге.
— Зачем? Это все в прошлом. Теперь мне нужно одно: найти Ровену.
— Но тебе понадобится моя помощь, иначе Шадак не послал бы тебя ко мне. И я хотел бы знать побольше о человеке, с которым пускаюсь в путь. Понимаешь? Вот и рассказывай.
— Да нечего особо рассказывать. Разбойники...
— Сколько их было?
— Около сорока. Они напали на нашу деревню, перебили всех мужчин, женщин — тех, что постарше, — и детей, а молодых женщин забрали в рабство. Я был в лесу, рубил деревья. Несколько бандитов явились туда, и я убил их. Потом я встретил Шадака, который тоже преследовал их: они и на его селение напали и убили его сына. Мы освободили женщин, но Шадака схватили. Я спугнул их лошадей и напал на лагерь — вот и все.
Зибен с улыбкой покачал головой.
— Этак всю дренайскую историю можно изложить, прежде чем яйцо сварится. Рассказчик из тебя аховый, друг мой, но это к лучшему: не будешь отбивать у меня кусок хлеба
Друсс потер глаза и откинулся на мягкую спинку кресла. В тепле его разморило, и он еще ни разу в жизни не чувствовал себя таким усталым. Последние тяжкие дни взяли свое — он уплывал куда-то по теплому морю. Поэт что-то говорил, но Друсс уже не слышал его.
Он проснулся на рассвете. От огня в очаге остались только тлеющие угли, и в доме никого не было. Друсс зевнул, потянулся, пошел на кухню и взял себе черствого хлеба с сыром. Запивая завтрак водой, он услышал, как скрипнула входная дверь. Вошел Зибен с белокурой девушкой, неся топор и перчатки Друсса.
— Это к тебе, старый конь. — Поэт сложил свою ношу и с улыбкой удалился.
Девушка застенчиво улыбнулась:
— Я не знала, где вас искать, но ваш топор сберегла.
— Спасибо. Я вспомнил — ты служишь в таверне. — На ней было простое линялое платьице, когда-то голубое, а теперь серое, но ее фигурка и теплые карие глаза были очень милы.
— Ну да. Вчера вы говорили со мной. — Она села, сложив руки на коленях. — Вам было очень грустно.
— Теперь я пришел в себя, — мягко сказал он.
— Зибен сказал мне, что вашу жену увели в рабство.
— Я найду ее.
— Когда мне было шестнадцать, на нашу деревню тоже напали, убили моего отца и ранили мужа. А меня забрали и продали в Машрапуре с семью другими девушками. Я пробыла там два года. Однажды ночью мы с подругой бежали и ушли в горы. Ее там задрал медведь, а меня, умирающую от голода, подобрали паломники, которые шли в Лентрию. Они помогли мне вернуться домой.
— Зачем ты рассказываешь мне все это? — спросил Друсс ласково, видя грусть в ее глазах.
— Мой муж к тому времени женился на другой. А мой брат Лорик, потерявший во время того набега руку, сказал, что я больше никому не нужна. Сказал, что я падшая женщина и что, будь у меня гордость, я покончила бы с собой. И я ушла.
Друсс взял ее за руку.
— Твой муж — кусок дерьма, и брат не лучше. Но ответь все же: зачем ты мне это рассказала?
— Мне вспомнилось все это, когда Зибен сказал, что ты ищешь свою жену. Я тоже, бывало, мечтала, что Карк придет за мной. Но у рабыни в Машрапуре нет никаких прав. Желание господина — закон, и отказывать ему нельзя. Кто знает, что будет с твоей милой. — Женщина помолчала, не глядя на Друсса. — Как бы тебе это сказать... Когда я была рабыней, меня били, унижали и насиловали. Но тяжелее всего я перенесла то, как посмотрел на меня муж после разлуки, и то, как говорил со мной брат.
— Как тебя зовут? — спросил Друсс, не выпуская ее руки.
— Сашан.
— Будь я твоим мужем, Сашан, я последовал бы за тобой и нашел бы тебя. А когда нашел бы, то обнял бы и увез домой — как увезу Ровену.
— И ты не осудишь ее?
— Не больше, чем тебя, — улыбнулся он, — а о тебе я могу сказать одно: ты храбрая женщина, и всякий мужчина — если он мужчина — должен гордиться такой женой.
Она зарделась и встала.
— Если бы желания были конями, все нищие бы ездили верхом. — Она прошла прочь, оглянулась еще раз с порога и ушла.
Зибен явился к ней на смену.
— Ты точно сказал, старый конь. Очень хорошо. Пожалуй, ты нравишься мне, несмотря на твои жуткие манеры и косноязычие. Мы поедем в Машрапур и найдем там твою милую.
Друсс смерил поэта пристальным взглядом. Тот был чуть выше него, одет нарядно, а длинные ухоженные волосы подравнивались явно не ножом, да и зеркалом ему вряд ли служил медный таз. И руки нежные, как у ребенка. Только перевязь с ножами доказывала, что Зибен способен драться.
— Ну и как ты меня находишь, старый конь?
— С кем только не сводит нас судьба, как говаривал мой отец.
— Взгляни на дело с моей точки зрения. Ты поедешь с человеком тонким и образованным, несравненным рассказчиком, а я — с крестьянином в провонявшем блевотиной кафтане.
Друсс, как ни странно, ничуть не разозлился и не ощутил желания ударить Зибена. Он засмеялся, и на душе у него стало легко.
— Ты мне нравишься, неженка.
В первый день пути они оставили горы за собой и теперь ехали по долинам, через зеленые холмы и быстрые ручьи. Вдоль дороги им встречалось много сел и деревень с домами из белого камня, крытыми деревом или сланцем.
Зибен держался в седле грациозно и прямо. Солнце блистало на его дорожном камзоле из бледно- голубого шелка и на серебряной окантовке высоких сапог. Длинные светлые волосы были связаны в хвост, а впереди схвачены серебряным обручем.
— Сколько их у тебя, обручей этих? — спросил его Друсс, когда они выехали.
— Увы, очень мало. Этот хорош, верно? Я приобрел его в Дренане в прошлом году. Всегда любил серебро.
— Вид у тебя, как у хлыща.
— Мне только недоставало замечаний от человека, чьи волосы, очевидно, подравнивались ржавой пилой и чья рубашка залита вином и... нет, лучше не упоминать, чем еще.
Друсс оглядел себя.
— Еще кровью — но это не моя.
— Очень утешительно. Я буду спать крепче, узнав об этом. В начале пути поэт пытался давать своему спутнику полезные советы:
— Не стискивай лошадь икрами — только ляжками. И выпрями спину. — Но вскоре Зибен махнул на это рукой. — Знаешь, Друсс, есть люди, которые рождаются наездниками, но ты к ним не относишься. Мешок с морковкой и то лучше бы держался в седле.
Друсс ответил кратко и непристойно Зибен с усмешкой обратил взор к безоблачному голубому небу.
