так и не сняли своих длинных кольчуг, а один сидел в медном рогатом шлеме. Военные и чиновники других держав вели себя тихо — одни ужинали, другие не спеша потягивали вино или эль.
— Сколько стран представлено в Посольском квартале? — спросил Скилганнон Друсса.
Тот пожал плечами:
— Никогда не считал. Я хорошо знаком только с лентрийцами и дренаями, и так посольств больше двадцати. Даже чиадзийское есть.
Друсс осушил кубок с вином. Без шлема и колета с серебряными наплечниками он выглядел точно таким, каким и был — могучим, но немолодым уже человеком лет пятидесяти. Он мог бы сойти за крестьянина или каменщика, если бы не глаза. В их стальном взгляде читалась смерть. Этот человек, как говорят наашаниты, заглянул в очи Дракона.
— Ты и правда Проклятый, паренек? — спросил он внезапно.
Скилганнон перевел дыхание и ответил, глядя ему в глаза:
— Да.
— Может, люди врут, когда рассказывают про Пераполис?
— Нет такой лжи, которая была бы хуже того, что произошло на самом деле.
Друсс подозвал служанку и заказал то, что было в наличии — яичницу с солониной.
— А ты что будешь? — спросил он у Скилганнона.
— То же, что и ты.
Друсс подлил себе вина и помолчал, глядя в окно.
— О чем ты думаешь? — спросил Скилганнон.
— Вспоминаю старых друзей. Особенно одного, Бодасена. Великий был воин. Мы сражались вместе с ним вот на этой самой земле. Несгибаемый солдат и настоящий друг. Я часто о нем думаю.
— Что сталось с ним после?
— Я убил его при Скельне. Сделанного не воротишь, но и не сожалеть о нем я не могу. Мальчонка говорит, ты одно время был монахом. Брат Лантерн, так он тебя называет.
— Человека всегда тянет испробовать что-то новенькое.
— Не шути над этим, паренек. Что привело тебя в монастырь — вера или чувство вины?
— Скорее вина, чем вера, — признался Скилганнон. — Хочешь прочитать мне мораль по этому поводу? Друсс рассмеялся, искренне и непринужденно.
— В этом меня никто еще не подозревал, парень, ни разу за всю мою долгую жизнь. Тот, кто машет топором, в проповедники не слишком годится. А ты что, хотел бы выслушать мои наставления?
— Нет. Того, что я уже не сказал бы сам себе, никто другой мне не скажет.
— Ты все еще состоишь в наашанской армии?
— В Наашане я вне закона. Королева хочет моей смерти. Ты слышал, что за мою голову назначена большая награда.
— Значит, здесь ты не в качестве шпиона?
— Нет.
— Уже легче. — Друсс снова выпил кубок до дна, и Скилганнон улыбнулся.
— Рабалин говорил, что ты намерен посостязаться с тем дренаем, кто кого перепьет. Не рановато ли ты начал?
— Это так, чтобы приготовиться, лентрийское красное, я его два месяца в рот не брал. А ты, я вижу, совсем не пьешь?
— Стараюсь. Как выпью, сразу ввязываюсь в спор.
— Да, с таким мастером, как ты, спорить опасно. Я слыхал о тебе и королеве-колдунье. Говорят, ты был ее телохранителем.
— Был — в те дни, когда на нее охотились. Тогда мы с ней были друзьями.
— Говорят, ты любил ее.
— Это слабо сказано. Я думаю о ней, когда бодрствую, и грежу о ней, когда сплю. Она необыкновенная женщина, Друсс: отважная, умная, талантливая. — Скилганнон помолчал немного. — Все эти эпитеты так плохо отражают действительность, что больше похожи на оскорбления. Я назвал ее отважной, но это не дает о ней никакого понятия. Я не встречал никого храбрее ее. В битве при Карсисе, когда левый фланг обратился в бегство, а центр трещал, генералы советовали ей оставить поле боя. Вместо этого она надела доспехи и выехала на самую середину, где все могли ее видеть. И победила — победила вопреки всякой вероятности.
— Похоже, тебе следовало бы жениться на ней. Или она не испытывала к тебе того же, что ты к ней?
— Говорит, что испытывала, — пожал плечами Скилганнон. — Кто знает? Тут замешана политика, Друсс. В те опасные времена она нуждалась в союзниках, и единственным сокровищем, которым она обладала, была ее родословная. Если бы мы поженились, она никогда не собрала бы достаточно войск, чтобы вернуть отцовский трон. Все принцы и князья, что сражались под ее знаменем, надеялись завоевать ее сердце, а она играла ими.
Девушка подала им еду. Они молча поужинали, и Друсс, отодвинув тарелку, проговорил:
— Ты ничего не сказал о собственных действиях при Карсисе. Я слышал, что ты остановил панику на левом фланге и повел людей в контратаку. Именно это обеспечило вам победу.
— Да, я тоже слышал эту байку. Она возникла из-за того, что история пишется мужчинами. Женщине в мужском мире нелегко дождаться похвал. Я солдат, Друсс. Это у меня в крови. Если бы Джиана не появилась перед рядами и не вдохнула в людей мужество, никакие мои потуги не спасли бы положения. Бокрам смял наш левый фланг, и люди бежали в лес толпами. Увидев королеву, Бокрам отозвал назад половину преследовавшей их кавалерии, что было не так уж глупо. Покончив с Джианой, он мог бы преследовать бегущих солдат сколько ему угодно. В итоге я получил время, чтобы собрать вокруг себя часть беглецов. И наша контратака действительно доконала Бокрама. Имей узурпатор побольше мужества, он мог бы еще выиграть бой. Но история учит нас, что трус все-таки редко одерживает победу.
— И на войне, и в жизни, — согласился Друсс. — Так почему же она теперь хочет убить тебя?
— Она женщина с твердым характером, Друсс. — Скилганнон развел руками и неожиданно улыбнулся. — Не любит, когда что-то выходит не по ее. Она послала ко мне своего любовника — отобрать то, что сама же мне подарила. Он заявился в сопровождении солдат. Не знаю, приказывала ли она ему убить меня — возможно, и нет, но в итоге я сам убил его. После этого за мою голову назначили награду.
— Ты был солдатом, паренек, был монахом. Что дальше?
— Слышал ты когда-нибудь о Храме Воскресителей?
— Вроде бы нет.
— Я хочу найти его. Там будто бы творят чудеса, а я нуждаюсь в чуде.
— Где же он, этот храм?
— Не знаю, Друсс. То ли в Намибе, то ли в надирских землях, то ли в Шемаке. Может быть, его и вовсе нет и это только легенда. Но я это выясню.
Дверь отворилась, и Скилганнон, увидев молодого солдата с трезубой бородкой, сказал:
— Вот и твой питейный соперник. Я пройдусь, подышу морским воздухом.
Диагорас сел на место, освобожденное убийцей-наашанитом, и заметил, что бутылка лентрийского красного опустела наполовину.
— Да ты, никак, без меня начал, старина, — сказал он, наливая себе.
— Надо же дать тебе хоть какую-то фору, мальчуган.
Диагорас посмотрел, как закрылась дверь за наашанитом.
— Ты попал в дурную компанию, Друсс. Что у тебя общего с этим полоумным мясником?
— Меня и самого так называли, а он пришелся мне по душе. Несколько дней назад он помог мне — будь он подлецом, не полез бы на рожон таким манером. Мало того, он еще помогал беженцам отбиваться от зверолюдов. Скилганнон не просто мясник, которым его ославили. Доложил ты своим, что он в городе?
— Да. Ган Сентрин обеспокоен. Проклятый, кажется, больше не наашанский офицер. Королева-
