колдунья объявила его вне закона и назначила цену за его голову.
— Так и есть. Он сам мне сказал. — Друсс потер глаза. Диагорас находил, что вид у него усталый, а в бороде после Скельна прибавилось серебра. Время, как говорил поэт, — бесконечная, жестокая река. Диагорасу хотелось продолжить разговор о злодее Скилганноне, хотелось понять, как может герой наподобие Друсса питать симпатию к такому человеку. Но он знал Друсса достаточно хорошо и понимал, что сейчас лучше помолчать. Взгляд Друсса стал мрачен, лицо отвердело. Диагорас знал, что это означает. В мире нескончаемых оттенков серого Друсс-Легенда видит все либо в черном, либо в белом цвете. Каждый человек в его глазах либо хорош, либо плох. В этом случае, правда, такой подход вряд ли приемлем, ведь Друсс далеко не дурак. Диагорас смаковал свое вино. Он всегда чувствовал себя хорошо в обществе старого воина. Тот, может быть, и наивен, но исходящая от него уверенность неизменно успокаивает.
— Слыхал ты, что Манагин, скельнский герой, состоит теперь в правительстве Абалаина? — через некоторое время спросил Диагорас. — И всегда носит полученную при Скельне медаль.
— Что ж, он ее заслужил. А твоя где?
— Проиграл в кости пару лет назад. Если честно, Друсс, я потерял там слишком много друзей, и мне не очень-то хочется вспоминать об этом. А от людей, которые сожалеют, что их там не было, меня просто тошнит. Я бы мешок золота отдал, чтобы никогда там не бывать.
— Не стану спорить с тобой, паренек. Я потерял друзей и с нашей, и с чужой стороны. Хорошо бы еще дело того стоило.
— Что ты говоришь? — опешил Диагорас. — Благодаря Скельну мы сохранили свободу.
— Мы-то сохранили, зато здесь, на востоке, война и посейчас не затихает, так ведь? — Друсс выпил и снова налил себе вина. — Ладно, не слушай. Вино иногда на меня хандру нагоняет. Что там слышно про слугу Орасиса?
— Лекарь дает ему снотворное. Он был страшно измучен и перепуган до смерти. Насколько нам известно, в тюрьме он просидел около двух месяцев, и может статься, что Орасис был там вместе с ним.
— В тюрьме? Чепуха. Как он мог бы туда попасть?
— Не могу тебе на это ответить. Здесь царила полная неразбериха. Никто не понимал, что, собственно, происходит. Последние недели мы держали Посольский квартал на запоре. Город был охвачен беспорядками, людей убивали и вешали. Король совершенно свихнулся, Друсс. Рассказывали, будто он бегал по дворцу, кидался с мечом на собственную охрану и вопил, что он бог войны. В конце концов его убил свой же генерал, Железная Маска. Тогда тантрийцы сдались и открыли ворота датианам. Оно и к лучшему. Знаешь, что было бы, если бы город взяли приступом?
— Как не знать. Разбой, насилие, резня. Скилганнон верно сказал: будь у тантрийцев лучшие правители, они бы так легко не отделались. Так за что же Орасис мог попасть в тюрьму?
— Ума не приложу, Друсс. Я выяснил только, что в Мелликан он приехал по личным причинам, не по государственным делам. Каждый день он уходил в город, иногда со слугой, иногда без. Тебе надо поговорить с этим человеком, но ты должен понимать, дружище, что Орасиса, возможно, уже нет в живых.
— Если так, я найду того, кто его убил, и того, кто отдал приказ, — холодно заявил Друсс.
— Через четыре дня, если сам не справишься, я тебе в этом помогу. К тому времени мой срок истечет, и я выйду в отставку. Помогу тебе разузнать, что произошло, и подамся домой, в Дренан. Пора жениться и завести сыновей, чтобы приглядывали за мной в старости.
— Буду рад твоей помощи, паренек. С врагами я расправляться умею, а вот в розыске ничего не смыслю.
— Был слух, будто Орасис с месяц назад уехал на юго-восток. Возможно, сплетню распустил как раз тот, кто засадил его в тюрьму. Ты ведь там был?
— Да. Там будто бы видели Орасиса на его белом коне, в сопровождении солдат. Но потом оказалось, что это был купец, немного похожий на него — рослый, толстый, со светлыми волосами. И не с солдатами, а со своей охраной. Я догнал их в одном торговом городке за шестьдесят миль отсюда. Белый мерин и верно принадлежал Орасису. Купец показал мне расписку, полученную от князя. Я узнал его руку, тут все без обмана.
— Надеюсь, что завтра мы уже сможем поговорить со слугой. Ты как, готов к нашему питейному состязанию?
— Нет, парень. Сегодня еду и выпивку ставлю я. Посидим и потолкуем о былых подвигах, как положено старым солдатам. Посудачим о том, что делается в мире, и уж верно найдем сто надежных способов поправить дела. А назавтра у нас будет трещать голова, и мы их все позабудем.
— Ничего не имею против. — Диагорас подозвал служанку: — Две бутылки лентрийского красного, милая, да подай кубки побольше этих.
Скилганнон шел по гавани, обходя снующих по сходням усталых грузчиков. Плеск волн о сваи, запахи соли и водорослей действовали успокаивающе.
Мелликану посчастливилось: он сдался вовремя, и в осадивших его солдатах не успела разгореться слепая ненависть. Чем дольше осада, тем больше зла накапливается в душах бойцов. Люди теряют своих друзей, братьев. Они смотрят на стены города с нарастающим гневом и мечтают о мести. Как только в стене появляется брешь, они врываются в город, словно демоны, и отводят душу, убивая направо и налево.
Скилганнон с содроганием вспомнил ужасы Пераполиса. Мелликанцы, наверное, думают, что теперь, когда их маленькая война закончилась, им ничего не грозит. Что-то они почувствуют, когда на них обрушится армия Наашана?
«Меня к тому времени здесь уже не будет», — решил он.
Стоя на пустом молу, он смотрел, как дробится в воде отражение луны. Джиана, возможно, уже послала людей на его розыски. Рано или поздно его найдут, выйдут к нему из темного переулка или из-за деревьев в лесу. А может быть, явятся, когда он будет спокойно сидеть в таверне, думая о другом. Вряд ли они будут заявлять о своих намерениях или искать честного единоборства. Скилганнон смертельно опасен. Даже без Мечей Дня и Ночи, а с ними почти непобедим.
Услышав позади тихие шаги, он обернулся. К нему шли двое мужчин в мокрых насквозь лохмотьях, оба с ножами.
Они, должно быть, вошли в реку ниже ворот Посольского квартала и выплыли в гавани. Оба были тощие, хилые и уже не молодые.
— Давай деньги, — сказал один Скилганнону, — и мы тебя не тронем.
— Вы меня и так не тронете. Убирайтесь-ка лучше, я не хочу вас убивать.
Тот, кто говорил, оробел, но второй кинулся на Скилганнона. Он отвел удар ножа предплечьем, зацепил грабителя за ногу и повалил. Сапог Скилганнона наступил на руку с ножом. Поверженный, завопив, разжал пальцы. Скилганнон подобрал нож.
— Лежи смирно, — велел он. — Вы, ребята, не за свое дело взялись. Что это вам вздумалось?
— Дома жрать нечего, — ответил второй. — Дети ревут от голода. Это все, — он махнул в сторону кораблей, — пойдет богачам. Не стану я смотреть, как мои дети помирают с голоду, лучше сам подохну.
— И подохнешь, будь уверен. — Скилганнон со вздохом бросил нож на доски и достал из кошелька тяжелую золотую монету. — Зайдите в таверну и купите себе еды, а после ступайте домой и забудьте об этих глупостях.
Лежащий вскочил на ноги, снова завладев ножом.
— Ни к чему нам крошки со стола этого ублюдка, Гарак! Видал, сколько у него золота? Мы заберем все. Хватай его!
— Тебе решать, Гарак, — сказал Скилганнон. — Я предлагаю тебе деньги, на которые ты сможешь кормить семью целый месяц. В противном случае ты больше ее не увидишь. Я прощать не умею и второй раз предлагать не стану.
Грабители переглянулись, и Скилганнон понял, что сейчас они опять набросятся на него, а он их убьет, еще две жизни пропадут впустую. Дети Гарака лишатся отца, а на совести у Скилганнона будут еще две души. Потом, как всегда, он ощутил тяжесть ножен у себя за спиной, ощутил острое желание обнажить Мечи Дня и Ночи, стиснуть пальцами гладкую кость рукоятей, рассечь живую плоть, увидеть, как брызнет кровь. Он не противился больше своему нарастающему голоду.
