Морша не сразу заметил, что в комнату вошла Джиана, королева-колдунья, и с ней старый боец Маланек. Среди гвардейцев в черном, заполнивших зал, стояла, опершись на посох, какая-то старуха. Морша знал, что умирает, и молился, чтобы ему дали досмотреть этот удивительный бой до конца.
Бораниус успел чиркнуть Скилганнона по щеке, а тот поранил ему левую руку выше локтя.
Устав, они двигались уже немного медленнее и чаще кружили по залу.
— Помнишь Гревиса, Олек? — заговорил Бораниус. — Слышал бы ты, как он визжал! Пока я резал ему пальцы, он держался храбро, но когда начал отпиливать руку, струхнул. Стал молить о смерти.
— Не давай ему раздразнить себя, парень! — крикнул Друсс. — Знай руби!
Бораниус перешел в наступление, Скилганнон отчаянно отбивался. Он отбил Меч Крови, нацеленный ему в горло, и отразил Меч Огня, но не устоял и опустился на одно колено. Бораниус продолжал наседать. Скилганнон перекатился и вскочил как раз в тот миг, когда Бораниус замахнулся правым клинком. Меч Ночи рассек ему пальцы, и Бораниус отскочил с криком, выронив Меч Огня.
Теперь наступал Скилганнон.
— Ну, что же ты? Расскажи мне про Гревиса! Расскажи, как он тебя умолял!
Бораниус, вопя от боли и ярости, ринулся в атаку. Скилганнон парировал, отскочил вбок и рубанул по спине пролетевшего мимо противника. Меч Ночи врезался в позвоночник. Бораниус рухнул на колени, и второй меч выпал из его руки.
Скилганнон обошел его кругом, рассекая Мечом Дня кожаные тесемки маски — и она свалилась, открыв обезображенное лицо. Голубые глаза Бораниуса смотрели со жгучей злобой и ненавистью.
— Ты ничтожество, Бораниус, — бесстрастно произнес Скилганнон. — И всегда был ничтожеством. Гревис стоил десятка таких, как ты.
Сказав это, он повернулся и пошел прочь, а Бораниус, выкрикивая оскорбления, пытался встать, но его ноги не повиновались больше раздробленному позвоночнику, и рука дергалась в тщетных потугах взять меч.
Королева-колдунья подошла к нему с тонким кинжалом и тоже опустилась на колени, глядя ему в глаза.
— Ты убил мою мать. — Острие кинжала медленно поднялось к его глазу.
Холодная сталь неспешно входила в мозг, и Бораниус захлебывался криком.
Скилганнон, не желая смотреть, как тот в муках расстается с жизнью, подошел к Морше. Офицер сидел у стены, зажимая руками рану в нижней части груди.
— Ты был слишком хорош для этого негодяя. Зачем ты служил ему?
— Хотел бы я сам это знать. Я рад, что ты побил его. Не думал, что тебе это удастся. Не думал, что это вообще кому-то под силу.
— Лучший всегда найдется. — Скилганнон устало приблизился к Друссу, сидевшему с девочкой.
— Молодец, паренек. Ты как думаешь, Эланин поправится?
Скилганнон взял ее у Друсса и отнес к Смешанному.
Янтарные глаза зверя оставались открытыми, но дыхание уже прерывалось. Скилганнон уложил девочку на пол рядом с ним, и зверь с тихим стоном прижался мордой к ее лицу.
— Не знаю, слышишь ли ты меня, Орасис, но твоя дочь спасена.
Друсс сел на корточки рядом со зверем, поглаживая его по голове, как собаку. Желтые глаза еще некоторое время смотрели на ребенка. Потом они закрылись, и зверь перестал дышать.
Лежавшая неподвижно Эланин, наоборот, со всхлипом втянула в себя воздух, заморгала и села.
— Вот и ты, моя красавица, — обнимая ее, сказал Друсс.
— Ко мне приходил папа. Он сказал, что ты здесь.
Джиана стояла, глядя на человека, который почти полжизни являлся ей во сне. Мыслями она унеслась в прошлое, в то опасное время, когда она выдавала себя за уличную девку и жила в доме Скилганнона. Воспоминания, живые и яркие, окрашивала печаль, но была в них и радость. Тогдашние ее мечты были просты: сначала выжить, потом отомстить, и Скилганнон находился при ней неотступно.
Он гладил по голове маленькую девочку, а Джиана вспоминала его руку на своей щеке. Слезы подступили к глазам, и она сердито отмежевалась от воспоминаний. Старуха, опираясь на посох, стояла у дальней стены в черном, скрывающем лицо покрывале.
Она появилась в гавани, когда Джиана всходила на корабль, чтобы высадиться в Шераке и оттуда ехать в горную крепость.
— Зачем ты плывешь — убить Бораниуса или спасти Скилганнона? — спросила Старуха.
— Думаю, и за тем, и за другим.
— Он не пара тебе, Джиана. Он погубит тебя.
— Он меня любит и не сделает мне зла, — засмеялась Джиана.
— Как раз любовь-то и опасна, моя королева. Она ослепляет нас и ведет к гибели. Горе глупцам, которые уступают ей!
— А что, если я тоже его люблю?
— Конечно, любишь, Я это поняла при первой же нашей встрече. В этом и заключается опасность, о которой я тебе говорю. Сейчас ты мудра и не знаешь жалости, как и подобает правительнице. Народ любит тебя и боится, ты можешь стать великой, стоит только пожелать.
— За что ты так его ненавидишь?
— Ненависти во мне нет. Он славный, отважный воин. Я хочу, чтобы он умер, только потому, что он для тебя опасен. Ты и сама хотела убить его, а знаешь почему? Твое «я», подлинное «я», живущее в глубине твоей души, знает, что от него надо избавиться. Мысли о нем мучают тебя.
Джиана, глядя, как матросы ставят паруса и отдают швартовы, сказала:
— Возможно, мое подлинное «я» говорит мне, что он мне нужен.
— Э-э! Никто тебе не нужен. Я долго живу на свете, Джиана, и знаю, что ты испытываешь. Я сама через это прошла. Ты любишь его и слишком сильно, и слишком мало. Слишком сильно, чтобы полюбить другого, и слишком мало, чтобы измениться ради него. Ему нужна жена и мать его детей, а тебе — империя и место в истории. Ты думаешь, эти нужды можно совместить? И он чувствует то же самое, моя королева. Он не способен любить другую, твой образ не оставляет его, но и измениться он не может. Не бывать ему больше твоим генералом, даже если вы будете спать вместе и жить вместе. Пока он жив, он будет камнем лежать у тебя на сердце.
— Я подумаю над тем, что ты сказала.
…Теперь, в этой полуразрушенной крепости, Джиана как никогда остро поняла, насколько недоставало ей этого мужчины. Подойти бы к нему, положить руку на плечо, вытереть кровь с его лица.
Дренайский воин, которого она видела во дворе, тоже приплелся наверх — бледный до синевы, в окровавленной одежде.
— Зачем ты взбирался по лестнице, дуралей? — спросила Джиана. — Я велела тебе дожидаться лекаря.
— Я боялся, что умру и больше вас не увижу.
— Глупый. Ты мог бы умереть на этой лестнице.
— Оно того стоило, — воин покачнулся, но его поддержал Маланек.
— Позаботься о нем, — приказала королева, а молодой человек с широкой мальчишеской ухмылкой заверил:
— Ну, теперь-то уж я не умру. — Маланек увел его, но он успел еще оглянуться и крикнуть: — А вы замужем?
Молодая золотоволосая девушка, войдя в комнату, тихо заговорила о чем-то со Старухой. В руках она держала маленький нарядный двойной арбалет. Старуха взмахом руки указала ей на дверь, и девушка вышла.
Скилганнон встал, обернулся, и его сапфировые глаза остановились на Джиане. Она ждала, вынуждая себя оставаться невозмутимой. Он подошел, низко поклонился, но ничего не сказал.
— Тебе нечего мне сказать, Олек?
— Слова ничего бы не выразили. Пусть молчание скажет за меня.
