– А кто такие сиды?
– Не могу объяснить тебе их происхождение, – пожал плечами друид. – Некоторые считают, что это души великих героев, вечно живущих в мире, подобном нашему; другие называют их демонами или богами. Я не знаю точного ответа. Знаю только, что они неотъемлемая часть нашей земли.
– Почему?
– Чтобы постигнуть эту тайну, – улыбнулся брат Солтайс, – тебе надо стать друидом и принести все наши клятвы. Сейчас тебе достаточно знать, что это волшебный народ, и часто недобрый. Они все очень старые, старше луны и океанов.
– Вы встречались с ними?
– Только с одной, и ее имя мы не произносим.
– А, – сказал Конн, – с ней я тоже встречался. Это она послала медведя убить меня. А когда я сразился с убийцами, явилась снова и предложила мне дар. Я отказался.
– Ты поступил мудро.
– Будь я действительно мудр, отказался бы в первый раз, и тогда медведь не разорвал бы мою плоть и я не лишился бы моей любви.
– Любви? – переспросил друид.
Конн удивился сам себе – слова неожиданно хлынули из него потоком. В этот миг он понял, как ему нужно было поговорить об Ариан. Он поведал брату Солтайсу всю историю. Друид слушал молча, а потом еще долго молчал в раздумье. Наконец он повернулся к собеседнику и печально промолвил:
– Должно быть, ее измена резанула больнее, чем когти медведя.
– Да, больнее. Но почему она так поступила?
– Я не знаю ее, Коннавар, и о причинах могу только гадать. Тебе пришлось усвоить жестокий урок. Из того, что мы безумно любим кого-то, не следует, что нам отвечают взаимностью. Для тебя это был чудесный – почти священный – момент. Возможно, для нее – всего лишь удовольствие или нужда. Руатайн рассказал мне, что в прошлом году ты отнес калеку к водопаду и научил его плавать. Для Риамфады твой дар был дороже гор золота. Для него плавание – не испытанная прежде свобода и радость, для тебя – всего лишь приятное и освежающее развлечение. Понимаешь, о чем я? Со стороны вы выглядели просто двумя мальчиками, резвящимися в воде. На самом же деле все иначе.
Конн глубоко вздохнул.
– Вы хотите сказать, что в случае с Ариан я был как Риамфада?
– Может быть, даже больше, чем тебе кажется даже сейчас. Но не будем об этом больше. Она вышла замуж за другого и ушла из твоей жизни.
– Вряд ли она уйдет из моей жизни, – печально сказал Конн.
– Надеюсь, ты ошибаешься.
Двери княжеского зала распахнулись, и толпа повалила наружу, направляясь к воротам и извилистой тропинке, ведущей к деревне.
– Тебе пора вернуться, – сказал брат Солтайс. – Невежливо заставлять правителя ждать.
Юноша протянул ему руку.
– Спасибо большое. И прошу прощения за свое неучтивое поведение.
– Не стоит извиняться. – Брат Солтайс улыбнулся и пожал протянутую руку. – Теперь ступай и выбери себе меч и коня.
Риганте всегда праздновали смерть зимы и начало нового лета; Бельтайн был радостным и веселым днем. Девушки из Трех Ручьев и ближайших поселений надевали самые красивые платья и украшали волосы зелеными листьями и свежими цветами. Юноши, раздевшись до пояса, разрисовывали лица и тела синей краской из вайды,[1] прыгали через костер, бегали наперегонки и боролись. Когда темнело, люди собирались в центре деревни и танцевали, взявшись за руки, вокруг Старейшего Древа, а потом веселым факельным шествием проходили мимо всех домов, через Три Ручья и обратно к месту праздника.
Бануин наблюдал за этим с любовью и с завистью одновременно. Близость риганте друг другу, их единство и удовольствие, которое они получали от общения с друзьями, радовали его, но радость эту он не мог с ними разделить. Не только потому, что был иностранцем. Торговец всегда оставался человеком- одиночкой и не мог стать частью целого. Он понимал необходимость в духе единства в деревне – эти люди зависели друг от друга. Успех или неудачи каждого отражались на жизни всего сообщества. Бануин отличался от них. Ему нравились риганте, но в толпе он чувствовал себя чужим и одиноким.
На другой стороне поляны, где проходил пир, Иноземец увидел Коннавара; тот пил и смеялся с друзьями, среди которых сидел и калека Риамфада. Даже отсюда Бануин видел ужасные шрамы на теле своего юного друга. Он поежился. Назвать его выздоровление чудом – значило слегка преуменьшить правду. Справа от него Руатайн разговаривал с вдовой Пелейн. Ее мужа, толстого пекаря, хватил удар, и он умер шесть дней назад. Ворна сказала, что у него отказало сердце. Не похоже, что Пелейн сражена горем; Бануина позабавило, как она пыталась кокетничать с Руатайном. Женщина то и дело проводила рукой по своим черным волосам, не сводя взгляда с лица собеседника. Слева от торговца Мирия беседовала с Борной и чернобородым друидом, братом Солтайсом. Каждые несколько секунд она бросала взгляд на Руатайна, лицо ее оставалось бесстрастным, однако в глазах посверкивала ярость.
Ближе к полуночи Бануин тихонько сидел у Старейшего Древа и держал в руках шестую кружку крепкого эля, глядя, как в свете костров кружатся юные танцоры. К нему подошла бывшая колдунья Ворна и села рядом. За последние несколько недель она прибавила в весе и неожиданно помолодела. Бануин, к своему удивлению, нашел ее весьма привлекательной. Он заглянул в свою кружку. Неужто так мутит мозги эль?
– Ты не танцуешь и не поешь, – промолвила Ворна. – Просто сидишь и смотришь.
– Это доставляет мне радость. Я люблю риганте и их обычаи.
