и предательству она противопоставила грандиозное мужество, и ее дух остался непоколебимым. А он любил ее так, что ни для кого другого в сердце места не оставалось.
Он не понимал, пока не услышал о ее смерти, что лишь ощущение ее присутствия в этом мире — как бы далеко она ни была — поддерживало жизнь в нем самом. И еще тайная вера в то, что когда-нибудь они все-таки будут вместе.
Сейчас, в пещере, пережитое тогда горе нахлынуло на него с новой силой, и он невольно задумался о возможности прожить ту свою жизнь иначе. Быть может, оставшись с ней, он умерил бы ее жажду власти. Его глаза увлажнились, но гнев помешал слезам, и Скилганнон прошептал яростно:
— Самое время, чтобы Смешанные явились, пока ты тут нюни пускаешь!
— Ты что-то сказал? — Харад вскочил на ноги с топором в руке.
— Это я так, сам с собой.
— Слишком долго ты был один.
— Целых тысячу лет, — согласился Скилганнон. — В твоей жизни есть женщина?
— Нет.
— А Чарис?
— Что Чарис? — покраснев, буркнул Харад.
— Ты говорил, что она твой друг.
— Ну да, наверно. А ты был женат?
— Был когда-то. Давно.
— И дети у тебя были?
— Не от жены. Она умерла молодой. Во время чумы.
— Больше ты не женился?
— Нет.
— Как видно, ты сильно ее любил.
— Недостаточно сильно. — Скилганнон посмотрел на небо. — Светает. Пора нам прощупать этот утес.
Ставут сжимал копье так, что у него побелели костяшки. Понадобилась вся его сила и немалая помощь Аскари, чтобы выдернуть копье из тела мертвого джиамада. Пальцы стали липкими от крови на древке. Он почти не отрывал глаз от пролома, куда звери, один за другим, пытались пролезть. Тому, что последовал за двумя первыми, Аскари прострелила руку — он сорвался вниз и, как от души надеялся Ставут, разбился вдребезги.
Во рту у него пересохло. Аскари стояла на одном колене, держа наготове лук и стрелу. Ставут перевел взгляд с нее на убитых джиамадов, не менее страшных теперь, чем при жизни. Длинные клыки, большие когти, темная шерсть. Жуть! Когда тот, другой, слетел с утеса, Аскари сказала, что их осталось четырнадцать. Стало быть, теперь только двенадцать. И то хорошо.
Луна померкла, и Аскари, отложив лук, зажгла фонарь. Тускло-золотой свет заполнил пещеру. Девушка поставила фонарь повыше и потянулась, заложив руки за голову.
— Рассвет скоро, — сказала она.
— Может, они уйдут.
Она посмотрела на него с широкой улыбкой.
— Все шутишь, Стави. Молодец.
Он не шутил, но ее похвалу принял молча. Из дальней части пещеры донесся скребущий звук, и вниз покатились камни.
— Это еще что? — спросил он.
— Думаю, они нашли какой-то заваленный ход и пытаются расчистить его.
— Но они ведь не смогут, правда?
— Откуда мне знать? — Аскари с луком в руке подбежала к дальней стене, приложила к ней ухо и вернулась назад. — Слышно, как они ворочают камни. Не сказать, что они далеко.
— Час от часу не легче.
— Ты из лука умеешь стрелять?
— А что? У тебя их тут несколько?
— Нет, только один, — понизив голос, сказала она. — Уйти мы можем только через окно, а потом по скале. Надо посмотреть, есть ли там еще кто-то из них. Я не могу лазить по скалам и одновременно держать лук.
— Я очень не люблю разочаровывать женщин, но как бы мне вместо зверя тебя ненароком не подстрелить. Меткостью я никогда не славился.
— А чем? Чем ты славился? — бросила она, отворачиваясь.
— Я умею лудить котелки. — Еще один камешек скатился на пол от задней стены. Ставут, глубоко вздохнув, подошел к окну. Вскарабкаться туда как будто было довольно легко. Внутри у него похолодело, но голова мыслила ясно. В живых осталось двенадцать зверей. Большинство из них наверняка расчищает туннель там, за дальней стеной. Сколько оставлено караулить два оставшихся выхода, узкий лаз и окно?
