пустил коня по дороге. Когда он доехал до вершины холма, где у подножия располагалась ферма, его руки и лицо посинели. Взглянув вниз, он увидел, как по дальнему холму движется черная точка — это Свирепый пробегал свою дневную норму. Бэйн поскакал вниз по холму, спешился, увел коня в стойло, расседлал его, вычистил, и только добавив в кормушку свежего сена, ушел в дом.
Кара сидела на подоконнике в большой комнате и искала на заснеженных холмах фигуру Свирепого. Когда вошел Бэйн, она подняла на него глаза.
— Это ты должен драться, а не дедушка, — заявила она, и ее голубые глаза стали злыми.
— Он не разрешит мне, Кара, и без твоего дедушки турнир вообще не состоится.
— Знаю, — ответила Кара, — цирк Палантес хочет погубить его, чтобы заработать денег. Я их ненавижу!
— Он очень опытный и сильный, — сказал Бэйн, снимая плащ и вешая его на крючок у двери, — наверное, тебе не стоит так волноваться.
Слова звучали неловко, но что еще он мог сказать?!
— Дедушка уже стар, очень стар, они не должны так с ним поступать.
Она заплакала. Бэйну стало очень неловко.
— Он мужчина и сам решает, как поступить, — проговорил Бэйн.
Он — великий человек, — ответила она, вытирая слезы и вновь обращая взгляд на холмы, — он возвращается, и я приготовлю ему отвар. Он всегда пьет отвар после тренировок.
Она соскочила с подоконника и выбежала из комнаты.
Бэйн подошел к окну и увидел, как Свирепый вбежал во двор и стал делать растяжку. Он скинул рубашку и лосины, растянулся на снегу и принялся кувыркаться, а затем поднялся и вытянул руки. Увидев Бэйна, он кивнул в знак приветствия и вошел в дом. Кара принесла горячий отвар, который гладиатор выпил, устроившись в широком кресле у огня. Кара присела на подлокотник кресла и обняла его.
— Ты, кажется, говорил, что сегодня день отдыха, — заметил Бэйн.
— Это для тебя, парень, а я отдыхал целую неделю, занимаясь с тобой. Ты был у Окторуса?
— Да, и потратил почти все мои деньги.
— Ты не пожалеешь об этом, его доспехи — самые лучшие. — Он посмотрел на Кару. — Принесешь нам что-нибудь поесть, принцесса?
Кара счастливо улыбнулась и убежала на кухню. Свирепый допил отвар.
— Он сказал, что против тебя будет выступать какой-то Воркас.
— Неудивительно, — отозвался Свирепый, — говорят, его готовят к следующему чемпионату.
Свирепый снял красный шелковый шарф и открыл окно. Зачерпнув свежего снега, он растер им голову.
— Могу я чем-нибудь тебе помочь? — спросил Бэйн.
— Помочь мне? В каком смысле?
— Ну, ты говорил, что из-за меня не можешь нормально готовиться. Может, мне тренироваться самому?
— С минуту Свирепый молчал, затем улыбнулся:
— Не забивай себе голову, парень, это не твоя проблема. К тому же я шутил, ты делаешь большие успехи. Я видел, как вы с Карой разговаривали. Она очень расстраивается.
— Кара боится.
— Я поговорю с ней. Свирепый снова опустился на стул.
«Он страшно устал», — подумал Бэйн, внимательно рассматривая тело Свирепого. Он заметил множество шрамов, пересекавших его руки и грудь.
— Очень бы хотелось знать, что ты ей скажешь, — признался Бэйн, — ты ведь и сам знаешь, что тебе не следует участвовать в этом поединке. Это безумие.
— Бои гладиаторов — всегда безумие, Бэйн. Но мне не по силам это изменить. Ферма на грани банкротства, а моя доля в Оризисе ничего не стоит. Все, что у меня есть, — моя репутация и имя. Деньги, которые я заработаю, обеспечат Кару по крайней мере до замужества. Я назначил ее опекуном Горена, он позаботится о ней как следует.
— Ты говоришь так, будто собираешься умереть.
— Умру я или нет, но в любом случае Кара будет защищена.
В присутствии Кровавых Монахов Персису Альбитану всегда было не по себе. «Мне ведь нечего бояться», — думал Персис, но монахи всегда отличались умением нагонять страх и чувство вины. Он взглянул на монаха и с досадой заметил, что тот смотрит на него, не отрываясь. Монах был выбрит налысо, как и все монахи, с раздвоенной, выкрашенной в красный цвет бородкой. На нем была бледно-золотая туника длиной чуть ниже колен, без всяких украшений, только медальон с серым камнем в обрамлении тусклого металла.
— Вы уверены, что не хотите присесть? — поинтересовался Персис. — Они ведь могут и опоздать.
— Мне очень удобно, Персис Альбитан, — проговорил монах, и, услышав свое имя, Персис внутренне содрогнулся.
— Итак, — проговорил он, выдавливая улыбку, — это ваш первый визит в Гориазу?
— Нет, я приезжал весной, чтобы арестовать двух предателей.
— Ну конечно же, теперь я вспомнил. Как дела в Городе?
— Какие «дела»?
Персис почувствовал, как по спине градом катится пот.
— Уже много времени — почти два года — прошло с моего последнего приезда в великий Город, и мне хотелось бы знать… — «Что мне хотелось бы знать, — думал он, почти паникуя, — сколько невинных людей ты вытащил из собственных постелей и сжег у позорного столба? Каких пределов жестокости и бессердечия смог достичь? »
— Тебе хотелось бы что-то знать, — подсказал монах.
— Я так скучаю по Городу, — сказал Персис, вновь обретая спокойствие, — по театрам, обеденным залам, собраниям, компаниям. Время идет, и хочется знать, осталось ли все так же, как запечатлено в золотых чертогах памяти. Я всегда с нетерпением жду новостей из Города, они помогают хоть немного унять тоску по дому:
— Город по-прежнему красив, но ересь, словно чума, проникает повсюду, поэтому ее нужно обнаруживать и уничтожать без промедления.
— Абсолютно правильно!
— Сколько сторонников культа Древа осело, в Гориазе? — спросил монах.
— Не знаю ни одного, — солгал Персис.
— Они здесь, я чувствую их отвратительный запах. Открылась дверь, и вошел маленький раб Норвин. Увидев монаха, он отвесил низкий поклон, а затем повернулся к Персису.
— Посланцы Палантеса ждут внизу, — сообщил он. Персис почувствовал огромное облегчение.
— Проведи их наверх, — велел он.
Норвин снова поклонился монаху и, пятясь, вышел из маленькой комнаты. В то время все сделки более чем на тысячу золотых должны были совершаться в присутствии монаха, который удерживал два процента от суммы сделки.
— Насколько я понял, Свирепый возвращается на арену? — спросил монах.
— Да, это правда. Вам нравятся гладиаторские бои?
— Именно-храбрость делает нашу цивилизацию великой, — заявил монах, — гражданам полезно смотреть на проявления военного мастерства.
Дверь снова открылась, и вошел Норвин, а затем двое незнакомцев. Оба были среднего возраста, в дорогой одежде, плащи оторочены мехом горностая. Увидев монаха, оба поклонились. С огромной радостью Персис заметил, что присутствие монаха заставляет их нервничать ничуть не меньше, чем его. Да и кто бы не нервничал? За десять лет они превратились из ордена монахов-ученых, ведущих историю Города, в самую страшную организацию на земле.
Первый из незнакомцев, высокий, мощный мужчина с длинными черными, собранными в хвост волосами, с поклоном подал Персису два папируса.
— Лорд Абсикус посылает вам привет. Я Джаин — первый раб цирка Палантес, а это мой помощник,
