улепетывает через Круг. Откровение подобрал с земли топор и с ужасающей силой метнул его – топор вонзился в шею убегающего, чуть не снеся ему голову. Кормак обвел взглядом Круг, но новых врагов нигде не было видно. Затем он поглядел на Откровение и окаменел, выронив меч.
Исчезла львиная грива серебряных волос и седая борода. Перед ним стоял черноволосый воин из его сновидения, человек, который спрыгнул с обрыва в день, когда он родился.
– Что с тобой, малый? Неужели мое настоящее лицо так ужасно?
– Для меня – нет, – сказал Кормак. – Скажи мне твое имя, твое настоящее имя.
– Я Кулейн лак Фераг, когда-то называвшийся Владыкой Ланса.
– Великий Предатель!
Серые глаза Кулейна скрестились с глазами Кормака.
– Меня называли и так – причем не без основания. Но при чем тут ты?
– Я младенец, которого ты бросил в пещере, сын, которого ты бросил на погибель.
Глаза Кулейна закрылись, и он на мгновение отвернулся. Потом глубоко вздохнул и посмотрел на Кормака:
– Ты можешь это доказать?
– Мне не нужно ничего доказывать. Я знаю, кто я.
Гриста нашел меня в тот день, когда ты… я чуть было не сказал – погиб… но, оказывается, ты жив. Ты помог моей матери добраться до пещеры Сол Инвиктус. Ты сказал ей, как тебе тяжело, что ты навлек на нее все это.
Потом убил шестерых воинов и поднялся на вершину холма. Там ты метнул меч в дерево, а всадник и калека следили за тобой.
– Даже если ты правда этот младенец, ничего понять и запомнить ты тогда не мог бы, – сказал Кулейн.
Кормак снял с шеи цепочку с камешком и бросил ее воину.
– Я ничего не знал до того дня, когда убежал и переночевал в пещере, где мне было видение. Но меня нашли в этой пещере рядом с черной сукой и ее щенками, и всю мою жизнь меня называли-«даймонссон» – сын демона. Не будь Гристы, меня бы убили вместе с щенками.
– Мы думали, ты родился мертвым, – прошептал Кулейн.
– Годы и годы я грезил, как ты приезжаешь за мной… Это давало мне надежду и силы. Но ты не приехал. Почему ты не вернулся хотя бы для того, чтобы похоронить своего сына?
– Ты не мой сын, Кормак, как бы мне этого ни хотелось.
– Но ты был с ней!
– Я любил ее, но я не твой отец. Честь эта принадлежит ее мужу, Утеру, верховному королю Британии.
Кормак уставился на сильное лицо воина, который был Откровением, и попытался найти в своем сердце ненависть. И не нашел ничего. В миг узнавания что-то умерло в сердце мальчика, но это замаскировалось внезапной вспышкой гнева. И теперь, когда гнев угас, Кормак остался еще более одиноким, чем прежде.
– Я очень сожалею, малый, – сказал Кулейн. – Подбери меч. Нам пора.
– Пора? – прошептал Кормак. – Я никуда с тобой не пойду.
Он поднял меч, повернулся спиной к Кулейну с Андуиной и зашагал на юг к Новиомагусу. Однако когда он приблизился к краю Круга, перед ним словно взметнулось ослепительно белое пламя, и у него помутилось в глазах. Пламя тут же исчезло, и Кормак заморгал.
Перед ним простирался совсем не тот пейзаж, который он видел мгновение назад. Вместо мерцающего темного моря за белыми стенами Новиомагуса к небу громоздились величественные горы в снежных шапках в одеянии сосновых боров и рябиновых рощ.
– Нам необходимо поговорить, – сказал Кулейн. – И тут ты в большей безопасности.
Внезапно гнев Кормака забушевал снова – на этот раз гранича с божественным безумием берсерка. Без единого слова он прыгнул к Кулейну, уже опуская меч на его голову. Кулейн с молниеносной быстротой парировал удар, но вынужден был попятиться под свирепым натиском. Вновь и вновь Кормак почти опускал свой двуручный меч, но всякий раз лезвие отклонялось с несравненным искусством. Позади них Андуина, неспособная увидеть происходящее, спотыкаясь, протягивала руки вперед и звала их. Вне себя Кормак не заметил слепую, и его меч, отбитый Кулейном, описал широкую дугу, почти опустившись на голову Андуины. Кулейн прыгнул ногами вперед, опрокинул Кормака, и меч полоснул Андуину по плечу. Из раны брызнула кровь, Андуина вскрикнула, но Кулейн побежал к ней, прижал камешек Кормака к ране, и та мгновенно затянулась.
Кормак смотрел на них с земли, полный ужаса и стыда. Он поднялся на ноги и подошел к ним.
– Прости, Андуина. Я тебя не заметил.
Она наклонилась в его сторону, и он взял ее за руку. Ее улыбка показалась ему солнечным светом после грозы.
– Мы все опять друзья? – спросила она.
У Кормака не было сил ответить, а Кулейн хранил угрюмое молчание.
– Как грустно! – сказала Андуина, и ее улыбка угасла.
– Я наберу хвороста для костра, – сказал Кулейн. – Переночуем тут, а завтра отправимся в горы. Когда- то у меня было там убежище. Хотя бы некоторое время мы будем в безопасности.
Он выпрямился и вышел из Круга. В ярком свете луны Кормак сидел рядом с Андуиной и не находил слов, чтобы заговорить с ней. Но он сжимал ее руку точно талисман.
Она вздрогнула.
– Тебе холодно?
– Немножко.
Он с неохотой выпустил ее руку, принес одеяло и закутал ее тонкий стан. Во время боя с викингами чары преображения исчезли, и она вновь была такой, какой он увидел ее в проулке – темноволосой, исполненной хрупкой красоты.
– Твой гнев прошел? – спросила она.
– Нет, он затаился где-то в глубине меня. Я ощущаю его как вьюжный холод. Хотя и не хочу этого.
– Откровение тебе не враг.
– Я знаю. Но он предал меня, бросил.
– Он считал тебя мертвым.
– Но я был жив! Все годы моей жизни были полны мук. Если бы не Гриста, я бы умер. И никто бы бровью не повел. Я не знаю своей матери, ни разу не почувствовал ее прикосновения, ее любви. А почему? Потому что Кулейн украл ее у мужа. У моего отца! Это была подлость!
– История Предательства известна хорошо, – прошептала она. – Быть может, слишком хорошо. Но в Откровении нет и капли низости. Я знаю. По-моему, ты должен подождать, пока не поговоришь с ним. Сдержи свой гнев.
– Он был самым близким другом короля, – сказал Кормак. – Защитником королевы. Чем он может оправдать свой позор? Если уж ему требовалось уподобляться быку, почему он не выбрал какую-нибудь женщину из тысяч других? Почему ему понадобилась моя мать?
– У меня нет ответа на эти вопросы. Только у него.
– Это, во всяком случае, правда, – сказал Кулейн, бросив на траву охапку сухого хвороста. Вновь он был облачен в коричневое шерстяное одеяние и держал в руке деревянный посох, хотя не вернул себе седой львиной гривы и бороды.
– Что произошло с моей матерью? – спросил Кормак, когда костер запылал.
– Она умерла в Сикамбрии два года назад.
– Ты был с ней?
– Нет, я был в Тингисе.
– Если ты был так влюблен, то почему ты ее бросил?
Откровение не ответил, а откинулся на спину, устремив взгляд на звезды.
– Сейчас не время, – тихо сказала Андуина, положив руку на локоть Кормака.
– Время никогда не настанет. – прошипел мальчик, – потому что ответов нет! Только оправдания! Не
