– Скажи мне это, когда послушаешь какого-нибудь другого рассказчика. Легко стать королем, если в твоих владениях никто, кроме тебя, не живет.
– Один раз я слышал сказителя саг. Я сидел под стеной дома Колдера и слушал, как Патриссон пел о Великом Предательстве.
– Никому про это даже не упоминай, Кормак. Это запрещенная песнь, и петь ее – это смерть. – Старик привалился спиной к стене хижины и улыбнулся. – Но он хорошо ее спел, верно?
– А дедом Кровавого короля правда был бог?
– Все короли – потомки богов или, во всяком случае, хотят, чтобы мы в это верили. Про Утера я не знаю.
Только знаю, что его жену застигли с любовником и они бежали, а он их преследовал. Настиг ли он их и изрубил в куски, как говорится в песне, или они спаслись, я не знаю. Спрашивал у Патриссона, но он тоже не знает. Но зато он сказал, что королева бежала с дедом короля, такая вот веселая парочка!
– Почему король не взял другую жену?
– Когда он в следующий раз пригласит меня на ужин, я у него спрошу.
– Но у него нет наследника. Ведь умри он сейчас, начнется война?
– Войны все равно не избежать, Кормак. Король царствует двадцать пять лет и не знал ни дня мира… восстания, набеги, предательства. И жена не первая его предала. Шестнадцать лет назад восстали бриганты, и Утер разгромил их при Тримонтиуме. Затем восток захватили ордовики, и Утер уничтожил их войско под Вирикониуме. И, наконец, юты, два года назад. У них с ним был договор вроде нашего, и они его нарушили. Утер сдержал свое слово: предал смерти каждого мужчину, каждую женщину, каждого младенца.
– Даже детей? – прошептал Кормак.
– Их всех. Он безжалостный дальновидный человек. Мало кто теперь решится восстать на него.
– Не хочешь ли еще воды?
– Нет. Мне надо отправляться спать. Завтра будет дождь, так предсказывает моя культя. А мне надо выспаться, раз придется дрожать под дождем.
– Можно один вопрос, Гриста?
– Спрашивай.
– Меня правда родила собака?
Гриста выругался.
– Кто тебе это сказал?
– Кожемяка.
– Так я же тебе рассказывал, что нашел тебя в пещере рядом с охотничьей собакой. Вот и все. Кто-то оставил тебя там, и сука хотела тебя защитить, как и своих щенят. Ты родился часа за два до этого, а у ее щенят уже глаза открывались. Клянусь Кровью Одина!
У наших мужчин здесь вместо мозгов свиное пойло.
Пойми же, Кормак, ты не сын демона, ручаюсь тебе. Я не знаю, почему тебя оставили в пещере и кто оставил. Но на тропе под обрывом лежало шестеро убитых. И убил их не демон.
– Кто они были такие?
– Закаленные воины, судя по их рубцам. И всех убил один человек – один наводящий ужас человек.
Охотники, которые были со мной, едва тебя увидели, сразу решили, будто их сразил обитатель геенны. Ведь они были совсем желторотыми и ни разу не видели настоящего воина в бою. Я втолковывал им, но страх застит глаза. Думается мне, воин этот был твой отец и получил смертельную рану. Вот почему ты остался там.
– А моя мать?
– Не знаю, милый. Но боги знают. Быть может, настанет день, когда они дадут тебе знак. Но до тех пор ты Кормак, Человек, и должен ходить, держа спину прямо. Ибо кем бы ни был твой отец, он был человек. И ты будешь его истинным сыном, раз уж ты не мой.
– Я бы хотел, чтобы ты был моим отцом, Гриста.
– Я бы тоже этого хотел. Спокойной ночи, милый.
2
Король с Гвалчмаем и Викторином вышел на огороженный луг посмотреть новых лошадей. Молодой человек, стоявший рядом с хромым Прасамаккусом, впился глазами в легендарного воина.
– Я думал, он выше ростом, – шепнул он, и Прасамаккус улыбнулся.
– Ты думал увидеть великана, которому все мужчины по грудь. Эх, Урс, уж тебе-то следовало бы знать разницу между живыми людьми и выдумками сказителей.
Светло-серые глаза изучали короля, пока он приближался к ним. Лет сорока на вид, и шагает он с уверенной грацией человека, ни разу не повстречавшего равного себе.
Волосы волной ниспадают на закованные в кольчугу плечи, и цвет у них каштаново-рыжий, хотя густая квадратная борода – золотистая и с заметной проседью. Мужчины рядом с ним были заметно старше: обоим, пожалуй, за пятьдесят. Один, несомненно, римлянин, с орлиным носом и глазами серыми, как железо, а второй заплетал седые волосы в косы по обычаю племен.
– Прекрасный день, – сказал король, словно не заметив молодого человека и обращаясь к Прасамаккусу.
– Да, государь, и лошади, которых ты купил, прекрасны не менее.
– Они все здесь?
– Тридцать пять жеребцов и шестьдесят кобыл. Дозволено ли мне представить принца Урса из дома Меровиев?
Молодой человек поклонился:
– Это большая честь, государь.
Король устало улыбнулся и прошел дальше. Он взял Прасамаккуса под руку, и они направились на луг, где остановились возле серого жеребца семнадцати ладоней в холке.
– Сикамбры умеют выращивать лошадей, – сказал Утер, погладив глянцевитый бок.
– У тебя утомленный вид, Утер.
– Он отражает мои чувства. Тринованты вновь разминают мышцы, как и саксы в Срединном краю.
– Когда ты выступишь?
– Завтра. С четырьмя легионами. Я послал Патрея с Восьмым и Пятым, но он потерпел поражение. По донесениям, мы потеряли шестьсот человек.
– И между ними Патрея? – спросил Прасамаккус.
– Если нет, то ему придется пожалеть об этом, – отрезал король. – Он попытался атаковать стену щитов на крутом склоне.
– Как ты четыре дня назад атаковал готов.
– Но я одержал победу!
– Ты всегда побеждаешь, государь.
Утер улыбнулся, и на мгновение Прасамаккус увидел гонимого юношу, с которым судьба свела его четверть века тому назад. Но тут маска вернулась на лицо короля.
– Что ты скажешь про этого сикамбра? – спросил он, глядя за изгородь на юношу, одетого в черное с головы до ног.
– Он понимает в лошадях.
– Мой вопрос был о другом, как ты отлично понял.
– Не берусь судить, Утер. Он кажется… умным, знающим.
– Он тебе нравится?
– Пожалуй. Мне он напоминает тебя… в давнее время.
– И это что же, хорошо?
– Это похвала.
– Я настолько изменился?
Прасамаккус промолчал.
В то давнее время Утер нарек его Королевским Другом и попросил всегда давать ему прямодушные советы.
