ж) создание противодействия принятию в Америке законов, направленных против Советского Союза.
Хилленкеттер описывал, как отбирается персонал для работы в Соединенных Штатах и в ООН, как с предельной тщательностью выбираются те дипломаты и другие представители, которые наверняка не станут перебежчиками и превратятся в хороших шпионов.
Со временем беспокойство насчет красных шпионов в ООН улеглось. Однако дело Губичева – Коплон дало новые основания для опасений и подозрений. Критики впервые получили возможность сказать: «Видите, мы вас предупреждали: ООН битком набита красными агентами».
Нью-йоркский журнал «Ньюс», расположившийся в величественном небоскребе, из окон которого можно было через 42-ю улицу видеть строящуюся тридцатидевятиэтажную громаду здания ООН, загораживающую великолепный вид на Ист-Ривер, опубликовал после дела Губичева – Коплон едкую редакционную статью. (В то время конгресс еще не выплатил взноса в 65 миллионов долларов на строительство здания.)
«Надо принять все меры предосторожности против использования ООН как убежища и приюта для шпионов, – писал «Ньюс». – Конгресс тоже может этому воспрепятствовать, если захочет. Долг США в 65 миллионов долларов за дворцы ООН в восточной части Нью-Йорка еще не утвержден конгрессом. Ему и не следует его утверждать, пока ООН хоть немного не сбавит упрямства по поводу ограничения дипломатического иммунитета. По-нашему, было бы лучше, если бы конгресс счел возможным попросту послать ко всем чертям мировую интеллектуальную элиту и перебросить ее в Женеву, в Швейцарию. Кажется, можно утверждать, что, как бы сурово мы ни ограничили дипломатический иммунитет, несколько умных шпионов – русских или других – всегда могут использовать эту мировую элиту, пока ООН находится в Соединенных Штатах».
Нечего и говорить, что долг был утвержден, а ООН осталась в США, несмотря на то, что «Ньюс» предпочел не поддерживать с ней добрососедских отношений.
Прошло не слишком много времени, и «Ньюс» вместе с прочими оппонентами получил новый повод для насмешек. Это случилось после того, как сенатский комитет по внутренней безопасности в Вашингтоне в полную силу обрушился на подрывную и коммунистическую деятельность в Секретариате ООН. Буря над ООН разразилась в середине лета 1952 года, когда в ходе одного из расследований выявилась причастность к шпионажу сорока работавших в ООН американцев.
Расследование привело к увольнению двадцати девяти нелояльных американцев и к временному отстранению от работы одиннадцати других (несколько человек вернулось к работе еще до участия в слушаниях).
Кульминация слушаний сенатского комитета по внутренней безопасности пришлась на начало декабря, когда свидетельские показания давала Ивлин Талер, секретарша Константина Зинченко, главы департамента ООН по делам Совета Безопасности. Зинченко был русским.
Мисс Талер сообщила, что одно время была коммунисткой, но потом «это ей надоело». Комитет поблагодарил мисс Талер за помощь в выявлении двадцати девяти нелояльных американских служащих ООН, а также за сотрудничество с комитетом и с ФБР. Наблюдатели могли лишь гадать, не представила ли она на закрытых заседаниях более важную информацию.
Свидетельства Ивлин Талер помогли обратить внимание на странный случай с пустым креслом на августовских совещаниях в ООН. Ее начальник вдруг исчез. Все заметили, что его нет. Пустое место за столом бросилось в глаза и несколькими месяцами раньше, что неприятно озадачило генерального секретаря Трюгве Ли. Тогда Ли решил выяснить, что стряслось с Зинченко.
«Что с Константином?» – спросил он одного из членов советской делегации, Аркадия Соболева, встретившись с ним в кафетерии. Как заместитель генерального секретаря ООН, Константин Зинченко был высшим по рангу русским чиновником в Секретариате, замещая генерального секретаря во время его отсутствия в ООН. Ли знал, что Зинченко уехал в Москву, но его возвращение затянулось.
Соболев смущенно поерзал в кресле, обдумывая вопрос генерального секретаря, потом наконец выдавил с вымученной улыбкой: «Я и сам удивляюсь, почему Константин еще не вернулся. Ходит слух, будто он заболел. Бедняга! Наверное, он до сих пор не поправился…»
Примерно такого ответа и ожидал Ли. Это был стандартный ответ, который давали советские представители в ООН после очередного внезапного и загадочного исчезновения их соотечественника, причем почти наверняка безвозвратного.
Какое-то время Ли получал сообщения о болезни Зинченко, но, будучи вместе с прочими дипломатами осведомленным о подобных советских «заболеваниях», он сильно подозревал, что болезнь эта главным образом дипломатическая и что Зинченко на службу в ООН больше не вернется.
Если кто и знал о судьбе Зинченко, так это Соболев. До Зинченко именно Соболев занимал пост заместителя генерального секретаря с годовым окладом в 22 тысячи долларов. В конце 1949 года, когда дело Губичева – Коплон разоблачило шпионскую деятельность русских в ООН и навлекло на Советы широкую критику, Соболева также отозвали в Москву, откуда он сообщил, что его возвращение задерживается «по болезни». В тот момент Зинченко и предложили выполнять обязанности Соболева.
Соболев вернулся в ООН, но его ранг понизился. Наблюдатели происходящего на дипломатической сцене все же единодушно сочли, что ему повезло: он «поправил здоровье».
А теперь «заболел» Зинченко. Дело сопровождалось еще одной тайной: вместе с Зинченко из ООН исчез и в течение нескольких месяцев там не появлялся один из его главных помощников, Николай Скворцов, проработавший в ООН три года. В апреле он взял отпуск и уехал в Москву. Его ждали назад через месяц. Но он попросил продлить ему отпуск по причине нездоровья жены. Просьбу удовлетворили. Он продолжал получать жалованье, составлявшее 8 тысяч долларов в год.
Когда Ли начал свои расспросы, он понял, что никто не придает значения этому двойному отсутствию. Правда, в кулуарах обсуждались слухи: Зинченко и Скворцов лишились благосклонности своего правительства, и с ними, вероятно, расправился Сталин.
Никто не задумывался над фактом исчезновения со сцены двух русских дипломатов в самый разгар грозы над ООН, когда проведенное конгрессом расследование выявило причастность сорока работавших в ООН американцев к шпионажу.
Во время громкого скандала, разразившегося в связи с обвинениями против этих американцев, выдвигались обвинения в адрес департамента ООН по делам Совета Безопасности, того самого, который возглавлял Зинченко и в котором работали обвиненные американцы.
Ситуация была серьезной, если учесть, что департамент занимался важными вопросами, связанными с войной в Корее.
Существенное значение имели и действия Ли против Зинченко в начале 1952 года, когда генеральный секретарь отказал ему в доступе к любым сообщениям, поступающим с корейского фронта: Зинченко уличили в изъятии без разрешения некоторых документов, где речь шла о стратегии, передвижении войск и других военных вопросах, связанных с военным контингентом ООН в Корее. Не возникало сомнений, что Зинченко посылает информацию в Москву, направившую свои войска сражаться с подразделениями ООН на линиях фронта.
В результате «карантина» Зинченко был низведен до положения курьера. Одновременно была свернута деятельность Скворцова, помощника Зинченко. Теперь он имел ограниченный доступ к бумагам и документам, касающимся Кореи. Предположение всего этого с отъездом Зинченко и Скворцова походило на правду.
Зинченко занял пост одного из девяти заместителей генерального секретаря ООН в 1949 году и после начала войны в 1950 году стал как бы военным министром ООН, а также министром связи и информации, приняв на себя ответственность за всю законодательную, военную и судебную деятельность, связанную с последующими операциями ООН в Корее. Этот важный пост был передан русским на конференции 1945 года в Сан-Франциско, где был подписан Устав ООН, после угрозы Молотова отказаться от дальнейшего участия в работе всемирной организации. Тогда Молотов предложил на этот пост Соболева.
В первые недели войны в Корее в поступающих с фронта сообщениях царила вполне понятная сумятица. Совет Безопасности, который был вынужден санкционировать введение сил ООН для предотвращения агрессии коммунистической Северной Кореи, требовал от полевых командиров докладов.
