— Оставь мысли о ней, мой принц. Это не та любовь, что зовется даром Изу. Она околдовала тебя.
— Глупости, Занота. Я бы почувствовал, если бы кто-то попытался. Откуда ты можешь знать?
— А как же иначе, мой принц? Она — ведьма, Возродившаяся, нищая бродяга. Будь она хотя бы красива, твою любовь возможно было бы каким-то образом объяснить. Но Возродившаяся отличается крайне неприятной внешностью!
— Ты ориентируешься на изображения Страшного Суда и казни грешников? — Раир усмехнулся. На таких картинах Возродившаяся традиционно изображалась с клыками в палец длиной, с кожей цвета сырого мяса и в ожерелье из человеческих рук и голов. Кроме того, её представляли с полусотней рук, каждая из которых сжимала какое-нибудь оружие. Кроме одной, которая сжимала медальон, Олинду.
— Нет, мой принц, я ориентируюсь на портреты Лэнрайны ол Тэно и описания Реаны. Говорят, что она черна лицом от загара, сама тоща, а лицо угловатое. Это верно?
— Нну… Да… — Раир описал бы совсем не так, но по сути, пусть и не по форме, Занота сказал верно.
— И неужто неоколдованный человек сочтёт это приятной внешностью? Всё бы ещё терпимо, но загар… Не то что воспитанные люди, и крестьяне себе такого не позволяют! Это, в конце концов, неопрятно! Недопустимо так небрежно относиться к своему телу!
— Занота, ты не видел её! Она красива. Да, она странная, но она красива: и даже загар, клянусь крыльями Хофо! Словно дикий мед, просвеченный солнцем!
Занота качнул кубком вправо и влево, покачал головой в такт заколыхавшемуся густому золотистому напитку.
— Ты напрасно думаешь о ней, ачаро. Прислушайся к разуму. Плоть слаба, а женская натура изменчива. Возможно, она давно уже с другим, а ты всё ещё томишься по выдумке.
— Как ты можешь! — Раир вскочил. — Ты не вправе так говорить, ты вовсе не знаешь её!…Да, — он неожиданно успокоился и снова сел, — ты совершенно не знаешь её.
— Не знаю, — легко согласился Занота. — Но я достаточно знаю людей. Пусть даже она не Возродившаяся, она женщина. И простая женщина, даже нищая, бродяга. Ты ведь даже не знаешь, мой принц, девица ли она.
В принципе, Раир знал совершенно достоверно. Но сообщать об этом Заноте не стал.
__________________________________________
Она задержалась в Киле не дольше, чем потребовалось, чтобы проститься со Вкадлехом (судя по его интонациям, ученый Реану не простил), сбить магией в плотную дорожку грязь у него перед дверью, шугануть с забора боязливо наблюдавшую ребятню и пройти расстояние до околицы. К полудню следующего дня она знакомилась с Арнером, и город ей понравился. Сложно сказать, чем. Западные ворота, через которые она вошла, открывали путь на узенькие переулки с глухими стенами, причем высота стен позволяла догадаться, что этот район едва ли считается элитным. 'И все же, летом здесь должно быть восхитительно', подумала Реана. Деревья протягивали ветки из-за каменных стен — здесь разводили сады прямо в городских стенах, и не так часто гадили себе под ноги, как арнцы. Мостовая, конечно, не походила на те, что в голливудских фильмах: чтобы с тротуара можно есть, — но всё познается в сравнении. Кстати, тротуары здесь тоже были. Только в центре города, правда, но — были. Зародыш уважения к человеку, пешему. И ещё в городе росли деревья. Как раз вдоль тротуаров. Местная администрация не пожалела денег на нужды уважаемых горожан. А совершенно посторонние нищие бродяги вроде Реаны беззастенчиво пользуются вовсе не для них созданными благами цивилизации. Одинокий встречный в на удивление чистой форме городской стражи хотел было шугануть из благополучного района подозрительную бродяжку, но Реана правдоподобно возмутилась, что идёт с паломничеством к храму, и добилась в конечном итоге ещё и чёткого описания маршрута до площади Зорь. Пока она шла по улице, храм скрывали другие здания. Светлый купол растворялся на фоне высокого пасмурного неба, и только поднявшись к площади, Реана замерла в восхищении. Храм вырос неожиданно, словно сгустившийся воздух завился туманом и застыл, чуть касаясь земли. Он парил над мостовой, не касаясь её, и в то же время словно вырастая из неё, как утренний туман клубится по траве, как пар от влажной почвы летним вечером, поднимающийся от земли, тянущийся ввысь. Как роща, чистая и звонкая, на вершине холма, глядящая в небо и приветливая к прохожим. Белый, молочный, прозрачный мрамор, лёгкий, как пена, и ясный, как хрусталь, будто светящийся изнутри. Древний храм, спокойные линии, изящество простоты, прозрачность колоннады, растворяющей границу между зданием и площадью, обнимающей площадь полукольцом. Колоннада вырастала из невысокого всхолмья, почти незаметного на первый взгляд, и парила над тобой, создавая опору для самого храма. Три многогранных купола плыли в небо и глядели на людей внизу. Реана стала примерять архитектуру к привычным стилям, и с этой точки зрения странный был храм. Устремлённые вверх приделы, колокольня, высокие окна — словно дань готике; плавные линии куполов — словно главы Тадж-Махала или русских церквей; античная строгость колонн, древняя, благородная простота и величие стен и башен. И все это невесомо таяло в пространстве, словно сама реальность сгустилась и задрожала ясным кристаллом. Храм врастал в рельеф, в площадь, как старинный монастырь, высеченный в скале; он был сердцем города, сплетаясь с ним, как японский чайный домик теряется среди деревьев сада.
Она поднялась к центру колоннады, по ступенькам ко входу в храм. Проём закрывали монументальные ворота — с изображением весов Тиарсе, с позеленевшими бронзовыми полосами поверх дерева для надёжности, метра в три высотой, наверняка тяжеленные и наверняка не каждый день открывавшиеся.
'Пару раз в год на праздники, наверное', — подумала Реана, представляя толпу людей, трудящихся над открытием этих громадных створок.
Может, и чаще, но для одинокой девчонки их распахивать определённо не собирались, и вошла она через дверь нормальных размеров, ведшую, через относительно маленький придел, в просторное центральное помещёние с мозаичным орнаментом колонн, фресками на стенах и восхитительными витражами, начинавшимися примерно от уровня второго этажа.
Один из местных обитателей и с повадками потомственного британского дворецкого эпохи Холмса и королевы Виктории невозмутимо выслушал просьбу пришлой нахалки проводить её к Нанжину, невозмутимо опознал предъявленный медальон и невозмутимо просьбу выполнил.
— Возродившаяся, Мастер, — сказал служитель, шагнув в дверной проем, отступил в сторону, пропуская её ('Темза, сэр!' — некстати вспомнила Вика и судорожно прожевала смешок).
Силуэт Мастера Арна темно выделялся на фоне окна, задрапированный в тяжёлую мантию.
— Ты пришла о чём-то спросить?
— Да.
Нанжин вежливо слушал, но Реана молчала, ожидая вопроса 'О чём?' и пытаясь найти на него ответ. Не дождалась, но всё равно ответила:
— Не знаю, о чём… — Нанжин по-прежнему ждал с непроницаемым лицом, но Реана засуетилась, спеша подобрать мало-мальски толковое объяснение. — Пока я шла, я думала, что знаю, за чем! Сперва я думала, что хочу вернуться домой… То есть, не думала, а правда хотела! Я, наверное, и сейчас хочу… или нет… Я не знаю! Я помню, что любила тот мир, и люблю его сейчас тоже, но… Но этот я люблю не меньше! Может быть, даже больше!.. Во всяком случае, не меньше! Я не знаю, я не могу выбрать!.. А потом… Потом я думала, что нужно уничтожить Реду. Как будто сознание было разделено надвое… Словно стена, я так и увидела её — эту стену, а в ней дверь, и — Реда… В дверном проеме… как в зеркале… Нет, я не знаю, я — это не она! И я не хочу быть ею, она… Это кошмар — так жить, как она жила! Знали бы вы… то есть ты… что мне иногда снится… Я не хочу быть ею! Но стена рухнула, мы… я как-то разрушила её. А Реда не вырвалась. По крайней мере, не так, как я себе представляла… Но я и не уничтожила её, как тоже сначала подумала. Она… Как будто взяли два… две жидкости, налили их во что-то, разделив перегородкой, а потом перегородку убрали. Как это можно теперь разделить? Если я сама не понимаю, где там граница между… Есть ли вообще граница?! Я не знаю. Я — не Реда. Но я помню её… это словно моя память теперь. И я… Я не хочу её уничтожать. Какой бы она ни была. Вот и… Пришла. Сама не знаю, зачем… Извините. То есть…
