— Неплохо, Альфред, ей-Богу, неплохо. Но при чем тут я?
Баум провел ладонью по щеке.
— Очень жаль, Альбер. Я подумал, что ты бы счел за лучшее отмыться от своих трансатлантических связей, чтобы они не появились в твоем досье. Но как я могу это гарантировать, если ты упорствуешь? Тебе следует знать, что мистер Хенк Мант подставит тебя в любую минуту. И когда это произойдет, никакие друзья не помогут.
— Не тебе судить, Альфред!
Баум задумался на минуту, принял решение:
— Вот что, Альбер, тебе нужно время для размышления. Когда что-то решишь, поставь меня в известность.
— Заговорит! — убежденно произнес Баум, когда за Шаваном и его стражем захлопнулась дверь. — Не захочет же он, чтобы прямо на обложке его досье было крупными буквами написано: 'Связан с ЦРУ'.
И он оказался прав. Весь день продолжались допросы арестованных, от сотрудников время от времени поступали данные — довольно скупые. Никто не склонен был болтать — даже перспектива провести рождественские праздники в камере не развязывала языки.
Поздно вечером Баум приказал доставить к нему Радеску — сомнительного владельца 'Софранала'.
Несколько минут спустя в кабинете появился коротенький, лысый, пухлый человечек лет шестидесяти. На груди, на кармане светло-голубого пиджака рядом с лейблом 'Пьер Карден' были вышиты буквы 'IR'. Держался он с достоинством, хотя и несколько елейным:
— Ах, месье Баум, для меня большая честь встретиться с вами, я столько слышал о вашей работе и всегда восхищался.
— Ничего вы о моей работе не знаете, Симянский, не тратьте слов попусту. Садитесь.
— Я вовсе не Симянский, месье, с чего вы взяли? Мое имя Радеску, Ион Радеску, — он ткнул пальцем в вышитые на кармане буквы.
— Для меня вы — Борис Симянский. Под этим именем вы значитесь в наших архивах.
— Мои документы в порядке, месье. Должен вам сказать, что у меня много знакомых в вашем Министерстве…
— В контрразведке, в службе госбезопасности и в префектуре полиции вы также пользуетесь известностью, — Баум властным жестом остановил словесный поток, явно готовый излиться из уст собеседника. — Не тешьте себя надеждой, что я не удосужился познакомиться с вашим прошлым. Обязан вам сказать: не прошлое, а настоящее послужит предметом нашей беседы. А также будущее ваше будущее.
— Уверяю вас, вы принимаете меня за другого. Это ошибка, да-да. Мои друзья в министерстве внутренних дел и в посольстве Соединенных Штатов будут только рады подтвердить, что я — Ион Радеску. Обратитесь к мистеру Хергемеймеру или даже к послу Шерману — вы с ним безусловно знакомы, приятный человек. Это несчастное недоразумение надо разрешить как можно быстрее. Само собой разумеется, я оставлю эту ошибку без последствий, вам не о чем беспокоится, хотя вы причинили мне ряд неудобств, даже унизили…
— Ошибки не произошло, Симянский. Неудобства и унижения только начались — если вы не образумитесь. Ваши люди Раве и Бланк во всю дают показания. Альбер Шаван — он, знаете ли, вас терпеть не может — тоже кое-что рассказал. Странный вы человек, Симянский — я вам добра желаю, а вы мне голову морочите.
— Дорогой Баум, — не сдавался Симянский-Радеску, — Мы оба знаем, что многие вещи часто кажутся не такими, какие они есть на самом деле. Ну и что, если мои подчиненные Бог весть что наболтают? Кто поверит их показаниям, данным под принуждением? Да никто не поверит! Не забывайте о моих влиятельных друзьях. — Он умолк, улыбнулся и добавил выразительно, — О друзьях!
— Во Франции у всех есть друзья, а то и родственники, — бодро подхватил Баум. — Любой сутенер с улицы заявляет, что его трогать нельзя, потому что у него дядюшка в мэрии работает — марки там лижет. Мои приятели в полиции часто жалуются, что из-за этого кумовства трудно работать. Но мы-то с вами не в полиции, Симянский, а в контрразведке. Здесь никакая дружба не срабатывает.
Он сделал паузу, перегнулся через стол:
— Вы ступили на зыбкую почву и все ваши так называемые друзья от вас откажутся, как только узнают, что речь идет о шпионаже в пользу СССР, — эти буквы он произнес с расстановкой.
Пухлый человечек в светло-голубом костюме заморгал беспомощно, перевел взгляд с Баума на меня и обратно, будто в надежде, что один из нас успокоит его, скажет, что мы просто пошутили.
— Блефуете, — произнес он наконец. — Точно, это блеф. Вы нарушаете мои права.
— Заткнись ты, — прикрикнул на него Баум неожиданно грубо, — Здесь я сам решаю, какие у кого права. Твои отпечатки пальцев совпадают с отпечатками из досье Симянского — его судили в сорок шестом за сотрудничество с немцами и за грабеж имущества евреев, приговор — десять лет тюрьмы. Компьютер все как есть доложил, можешь на него жаловаться, сколько влезет.
— Я должен поговорить со своим адвокатом, — произнес арестованный упавшим голосом. — Ни единого слова без него не скажу, но предупреждаю, что ваше поведение приведет к серьезным для вас последствиям.
Мелкие капли пота выступили у него на лбу, и он снова взглянул на меня, будто ожидая сочувствия.
— Уведите его, — устало промолвил Баум, вызвав сотрудника. — Допрос продолжайте. Когда он поумнеет, дайте знать. И если он готов на компромисс, то пусть поторопится, потому что я сделки заключаю только в первый день.
Говоря все это, Баум уже и не глядел на задержанного.
— Поверить не могу… — начал было тот, но Баум не дал ему договорить.
— Уберите его отсюда, я занят, — и небрежно махнул рукой в сторону двери. Сотрудник крепко ухватил Радеску за рукав и буквально выдернул его из кресла.
— Может, что и выйдет, — сказал Баум, когда мы остались одни, — Но особых надежд на это пресмыкающееся возлагать не стоит. Надо ещё что-нибудь предпринять. Например, пообедать. Пусть сюда принесут.
За обедом, состоявшим главным образом из сосисок с капустой, Баум сказал задумчиво:
— Сейчас, пожалуй, сыграем в очко с Альбером. — И добавил:
— Все это дело в любую минуту может рухнуть, и я вместе с ним.
— Мне известно, как вы рискуете. Вашим нервам позавидовать можно.
Баум улыбнулся:
— Иной раз приходится рисковать. Только не думайте, что у меня приступ англо-французской дружбы или что я изображаю из себя эдакого крестоносца борца за справедливость. Рискую, потому что убежден: сейчас проиграешь, потом хлопот будет куда больше.
— Лично для вас?
— Для страны. И соответственно для меня тоже. Я эти понятия стараюсь не разделять.
— Я не спрашиваю, почему вы действуете так, а не иначе, хочу только сказать, что я вам признателен за сотрудничество.
— Признательность вашу принимаю, но мотивы у нас разные, — сказал он, — Пока интересы наших стран совпадают — отлично. Просто великолепно. Но если они разойдутся — тут уж не обессудьте.
Он сложил крест-накрест вилку и нож на тарелке, отодвинул её, наполнил свой стакан. И тут же позвонил по внутреннему:
— Шавана сюда.
Когда того привели, Баум жестом предложил ему сесть.
— Мне право жаль, Альбер, что такой у тебя выдался неудачный день. Надеюсь, теперь мы договоримся и разойдемся по домам, к нашим женщинам.
— Сильно сомневаюсь, — Шаван пожал плечами.
Баум пододвинул к нему бокал с вином и продолжал негромко:
— Утром я тебе сказал, что это дело имеет европейский аспект. Ты не отреагировал — может, просто
