Рене Генон
Символика креста
Предисловие к русскому изданию
«Под предлогом завоевания земли человек прервал всякий контакт с метафизической реальностью — вот выводы из работ Рене Генона, недавно скончавшегося философа». Под таким заголовком появилась в еженедельнике «Roma» за 27.02.1951 статья близкого ему по духу итальянского философа и культуролога Юлиуса Эволы. Несогласие с Геноном по ряду вопросов и предостережения — после его смерти — против впадения в «геноновскую схоластику» не помешали Эволе дать высокую оценку покойного: «Мэтр нашей эпохи», защитник «интегрального традиционализма», «самый радикальный из антимодернистов»; несмотря на многочисленные переводы его работ, в том числе выполненные самим Эволой, последний отмечает, что «в рамках нашей культуры Генон еще не получил подобающего ему приема и места — в противоположность таким авторам, как Шпенглер, Массис, Юнг, Кейзерлинг или Ортега-и-Гасет, которые по духовному величию, серьезности, доктринальнои ортодоксии не могут быть поставлены с ним в один ряд»[1].
К трудам Генона на Западе всегда существовал устойчивый, а в послевоенный период — растущий интерес; они постоянно переиздаются. Еще при жизни образовался круг последователей его идей, среди которых можно назвать Мишеля Вальсана, Люка Бенуа, Фритьофа Шуона, Титуса Буркхардта, Юлиуса Эволу, Рене Аллара, Андре Про, Пробст-Бирабэна и других. Русскому читателю он стал известен спустя почти полвека. Правда, в узких кругах российских интеллектуалов он не был безвестен: с этим именем познакомились еще в конце 50-60-х годов, когда труды Генона, в оригинале и в переводах, распространялись самиздатом по Москве и Ленинграду — их изучали в полулегальных «суфийских кружках», собиравших в те времена столичную философскую элиту. По согласному мнению приобщившихся, это была высокая школа, в той или иной степени определившая их дальнейший путь. Можно признавать Генона, можно отвергать его, но давно уже сложилось так, что и у нас, и на Западе те, кто связывает свою жизнь с метафизической и духовной проблематикой, обязательно включают в свою интеллектуальную подготовку изучение трудов этого французского мыслителя.
Однако понимание всей глубины его идей требует неординарных усилий и самоотдачи. Причину этого попытался выразить в сжатой форме Юлиус Эвола, и мы вновь дадим ему слово. «Широкая публика, — пишет он, — встречает в лице выдающихся авторов столетия умы, принадлежащие ее собственному миру, даже когда они критикуют и осуждают его; однако в Геноне та же самая публика встречает мыслителя, который не хочет иметь дело с тем, что относится к современной культуре и ментальности; он представляет другой мир, и при этом говорит не от собственного имени, не защищает личных позиций, но излагает совокупность принципов, перспектив и ценностей объективных и универсальных, — наследие цивилизаций, развивавшихся задолго до того, как западный человек захлебнулся в материализме, индивидуализме и рационализме». Трудно было бы определить, к какой категории адекватным образом можно отнести подобную фигуру. Обращаясь к таким областям знаний, как философия, история религий, социология, психология или сравнительная мифология, он в то же время трактует их данные с точки зрения «загадочного, но непогрешимого знания». Но это и есть камень преткновения для современной, рационалистически мыслящей, все поверяющей экспериментом науки. «Ограничимся же указанием, что замковым камнем, венчающим его систему, является понятие трансцендентной реальности, которая выходит за пределы мира рациональности… Цивилизации, предшествовавшие современной, знали пути, позволявшие войти в действительный контакт с такой реальностью. Так возникло в рамках изначальной традиции „священное“, не-человеческое знание, единое по сути, конкретизировавшееся в дисциплинах и науках, сегодня забытых и непонятных („традиционные науки“), а также в принципах, способных служить основанием истинному и неуязвимому авторитету, вызвать к жизни действенные иерархии и придать значение высшего порядка всем видам человеческой деятельности. Таков краеугольный камень „традиционных цивилизаций“, различных по форме, но тождественных по духу» [2].
Людям, живущим в мире духовной инволюции и опустошенности, труды Генона напоминают, что многое в «отжившем прошлом» традиционного мира, напротив, обладает нормативной ценностью. Попытаемся, насколько сумеем, проникнуть в их суть. Отметим, что читателю предстоит освоиться со стилем мэтра, который не так-то легок для понимания и требует активного участия со стороны читателя. Кажущийся поначалу строгим и сухим, стиль, лишенный прикрас, с длинными периодами, с тончайшей паутиной нюансов, призванных отделить его логику от общепринятой, открывает внимательному взгляду кристаллическую ясность мысли этого «служителя Истины». Труды Генона, посвященные истолкованию понятий и символов, принадлежащих Традиции, неизменно устремлены за их пределы, так или иначе подводят к их единственному Источнику — Абсолюту. Нигде он не претендует на личное авторство, на изложение своей особой точки зрения, на самоутверждение, уподобляясь древним и средневековым учителям, возвещавшим основополагающие, но забытые истины.
Генон говорит об основополагающих понятиях Традиции бережно и ревностно по отношению к Истине, зачастую жестко и резко по отношению к тем, кто эту Истину вольно или невольно искажает. Он всегда внимателен к читателю, предваряя и разъясняя возможные вопросы и недоумения. Его парадоксальная логика имеет мало общего с академической логикой. Он не доказывает, а подсказывает, намекает, сопрягая между собой выкладки «традиционной» этимологии, обрывки древних легенд, символические параллели. Многочисленные сноски играют у него роль «мостков», переброшенных от одной мысли к другой в темном лабиринте поисков истины…
Детство и юность Генона (он родился 15 ноября 1886 года в семье архитектора), прошли в провинциальном городе Блуа, где он получил типичное для своей среды воспитание и образование (домашние учителя, католическая школа, математическое отделение коллежа). В 1904 году Генон приехал в Париж, чтобы продолжить свое образование. В возрасте 19 лет, получив лицензиат в области математики, он записался в Школу герметических наук Папюса (Жерара д'Анкосса — мэтра тогдашних французских оккультистов). Мэтр возглавлял Мартинистский орден и состоял членом почти всех сколько-нибудь заметных «духовных организаций» Европы — от английской «Золотой зари» до так называемой Вселенской гностической церкви. За каких-нибудь два-три года Генон успел не только достичь высших ступеней в ордене самого Папюса, но и стать членом других организаций сходного толка; его приняли в «Каббалистический орден Златорозового Креста», «Братство Гуманидад», в масонскую ложу «Фивы» и в упомянутую Гностическую церковь.
Однако наибольший интерес он проявил к «Герметическому братству Луксора» (ГБЛ). Последний остаток различных инициатических движений, некогда существовавших в западном мире, ГБЛ, по отзывам современников и последователей Генона, был едва ли не единственной организацией Запада, известной публично, где еще сохранялась герметическая традиция. Пьер Фейдель в скрупулезном исследовании о жизни и деятельности «великого метафизика», приводит высказывание одного из них (Дени Роман), согласно которому здесь Генон «почерпнул свои знания об учении последних оперативных масонов, которые так никогда и не простили Великой Ложе Англии „спекулятивную“ схизму 1717 года» (с. 12), и подчеркивает, что еще в 1911 году он описывал ГБЛ как один из редких примеров «серьезного инициатического братства, которое еще можно встретить на Западе». В дальнейшем это отношение изменилось, но не по причине «эволюции взгляда метафизика на этот вопрос, но из-за эволюции самого тайного общества»[3]. Так, спустя десятилетие, в период 1921–1925 годов в трудах «Теософизм, история одной псевдорелигии» и «Заблуждения спиритизма» он указал на ответственность «внутреннего круга ГБЛ за порождение спиритизма в 1848 году». По мнению Фейделя, около 1906 года Генон был одним из участников «внутреннего круга» ГБЛ; в 1908 году его призвали руководить новым «внешним кругом» этой организации, получившим название «Орден обновленного храма». Этому сопутствовали следующие обстоятельства (с. 334).
В 1908 году члены Мартинистского ордена во время спиритического сеанса получили ряд сообщений,
