спорадических выступлениях в таких журналах, как les Cahiers du Sud, The Speculative Mason и Au Christ-Roi. Зато гораздо более значимые статьи находим в La Gnose, «журнале, посвященном изучению эзотерических наук», и в официальном органе «Всеобщей гностической церкви» — журнале, в котором Генон сотрудничал с 1909 по 1912 г. под псевдонимом «Палингениус», так же как в La France Chrétienne (ставшей в 1910 г. La France Chrétienne Antimaéonnique и в 1911-м La France Antimaéonnique, в которую Генон давал статьи за подписью «Сфинкс» в 1913–1914 гг (но, кажется, он писал в этот последний журнал с 1909 г.). Некоторые из статей, опубликованных в двух последних упомянутых выше журналах, были собраны в посмертном сборнике Etudes sur la Franc-maéonnerie et le Compagnonnage (1964). Но известно, что самая существенная часть трудов Генона была опубликована начиная с 1925 г. в журнале Le Voile d'Isis, ставшем в 1936 г. Etudes Traditionnelles. Именно здесь Генон развил все аспекты своей мысли и опубликовал большинство текстов, которые в переработанном виде и составили произведения, опубликованные при его жизни, как и значительное число посмертных сборников.
Еще при жизни Рене Генона его труды нашли немалое число сторонников и последователей. Во внушительном исследовании Ксавье Аккара[44], посвященном влиянию трудов Генона в период 1920–1970 гг. во Франции и за ее пределами, мыслитель предстает как «один из самых влиятельных интеллектуалов 20 века». Вся или почти вся читающая публика фигурирует в его труде, подобном светской хронике французской словесности в течение доброй половины столетия. Ибо кто не затрагивал хотя бы вскользь трудов Генона в период между двумя войнами? На кого не произвели впечатления аргументы «Кризиса современного мира» (1927) об удалении Запада от Традиции и об обращении к Востоку как средству исцеления? Кто не отозвался о нем хотя бы парой слов? Парадоксально, но труды мэтра, адресованные «избранному меньшинству», имели весьма широкое влияние. Генон в этой книге, говорится в предисловии, «предстает как замечательная фигура, всегда и всюду присутствующая» как неотъемлемый элемент интеллектуальной истории XX века.
Спустя полвека, в наше время, его наследие приобрело гораздо более широкую известность и вместе с тем воспринимается как менее бесспорное: на него распространяют западную традицию «критического» подхода. Парадокс состоит в том, что критике подвергают вещи, которые не потрудились понять во всей их глубине и высоте. Образно говоря, мыслитель воздвиг здание, увенчанное куполом чистой метафизики, но последняя, как слишком обязывающая, в современной среде слишком трудна для восприятия, и ее хотели бы отделить от остального здания (попутно обрушив последнее). Сама категоричность суждений мэтра воспринимается с известной долей скептицизма. Западная мысль, плодящая множество гипотез, апеллирующих к индивидуальному авторитету, по определению обнаруживает неспособность к синтезу. Именно эту ситуацию обрисовал сам Генон в начале XX века: «…западная наука вся на поверхности; распыляясь на неограниченное множество фрагментарных знаний, теряясь в бесчисленном множестве фактов и подробностей, она не узнает ничего об истинной природе вещей… Если и случаются порой попытки объединения этого в высшей мере аналитического знания, они искусственны и опираются лишь на более или менее дерзкие гипотезы, которые потому и рушатся одна за другой… В конечном счете западная идея, согласно которой синтез есть итог и завершение анализа, — радикально ложная; истина состоит в том, что через посредство анализа невозможно прийти к синтезу, достойному этого имени, поскольку это вещи не одного порядка; в природе анализа — бесконечно продолжаться, если область его применения позволяет такое расширение, не продвигаясь при этом к обретению целостной точки зрения в данной области…»[45]
Современный мир «осваивает» Генона на свой лад, подобно тому как ему уже удалось освоить, «интегрировать в систему» радикальные и антибуржуазные движения 60-х годов. В академических трудах, энциклопедиях, в учебных пособиях он представлен как «философ», виднейший представитель особого направления — «традиционализма». При этом совершенно не считаются с тем фактом, что сам мыслитель себя философом не считал.
«Простая жизнь» Рене Генона, в которой все — от фундаментальных трудов до частной переписки — было направлено на выполнение им своей миссии, сегодня подвергается скрупулезному исследованию, в поисках подробностей, могущих если не разрушить целостность образа, то по крайней мере отвлечь от него внимание. В современных исследованиях, посвященных Генону, обозначился интерес, направленный на выявление загадок и неясных моментов его биографии и основанный на публикации журнальных статей, переписки и т. д.
Но само намерение «выудить» из анализа биографических «событий» указания, полезные для понимания авторских идей, Генон в свое время назвал «иллюзией»: «Известно, насколько биографические подробности, самые незначительные, заменяют то, что должно рассматриваться как история идей и сколь распространена иллюзия, состоящая в уверенности, что знание имени или даты дает реальное знание; да и как может быть иначе, если факты ценятся больше, чем идеи?»[46]
Порочность применения подобного «метода» к творчеству Генона, когда, «опираясь на анализ внешних фактов, претендуют понять функцию метафизика», разумеется, осознается его верными последователями. «Вполне логично, — пишет на страницах „Традиционных исследований“ Дж. Тестанера, — что функция Генона может быть понята лишь благодаря интеллектуальному проникновению в суть метафизических доктрин, излагаемых им» и что подобное переключение внимания к уточнению биографических подробностей есть более или менее сознательная попытка «ввести в заблуждение»[47]. Попытки подобного рода множатся и в наши дни, и на своем уровне они интересны — как характеристика эпохи, в которую довелось жить мэтру, и его ближайшего окружения, где роль ряда интересных личностей доныне оставалась в тени. Но тем, кто ограничивает свой (и читательский) горизонт поисками «биографических ключей» к творчеству, следовало бы прислушаться к предупреждению Генона, обращенному к читателям: «…бесполезно требовать от нас биографических сведений, поскольку все, что касается нас лично, не является достоянием публики, и, кроме того, эти вещи ни для кого не могут представлять истинного интереса: только доктрина идет в счет, а перед ней индивидуальности не существуют»[48].
Справедливости ради следует сказать, что метафизика и язык символов в изложении Генона не встречает оппонентов столь высокого уровня, чтобы его можно было оспорить. Его можно принимать или отвергать, но как целостность; однако прежде, чем решиться на то или другое, это учение надо знать, а это под силу немногим. Гораздо более «в пределах досягаемости» западных исследований с их развитыми методами «анализа и критики» является поиск неизвестных фактов и уточнение ранее известных. Поэтому другую характерную черту современного «освоения» Генона, также сугубо в традициях западной науки, можно обозначить как «требование доказательств»: кто были его учителя и почему их авторитету можно доверять?
В книге «Загадка Рене Генона и „высшие неизвестные“. Вклад в изучение „подпольной“ мировой истории»[49] ее авторы постарались собрать все тексты, относящиеся к дебатам по вопросу о «Высших неизвестных» в соответствующих рубриках журналов «Антимасонская Франция» и «Международное обозрение тайных обществ»[50]. Исследование сосредоточено на моментах, являющихся поворотными в его творческом пути. Пристально вглядываясь в них, Луи де Местр, автор введения и краткого комментария к ним, приходит к выводу, что «Простая жизнь Рене Генона», как назвал свою книгу его биограф Шакорнак, вовсе не была простой: достаточно назвать такие загадочные эпизоды, как его роль в Гностической церкви, сотрудничество под псевдонимом «Сфинкс» в «Антимасонской Франции», создание «Обновленного ордена Храма» и эпизод с «Полярниками», полемика с журналом «Международное обозрение тайных обществ» (РИСС), связь с восточными учителями, обстоятельства его обоснования в Каире…
Из отдельных ситуаций постепенно складывается картина «оккультной войны», в которой Генону довелось принять участие. Весьма рано ему пришлось обнаружить на собственном опыте такие вещи, как тайна, заговор, контринициация, «блуждающие влияния», «психические осадки», что повлияло на его последующее творчество. Генон неоднократно ссылается на авторитет «Высших Неизвестных». Но он нигде не высказывается ни о происхождении их миссии, ни о легитимности их действий, ни о целях. Стремление скрывать свои собственные источники приводит к тому, что читатель вынужден «принимать на веру все, что ему предъявлено, как если бы речь шла о папских решениях ex cathedra. С тем отличием, что самый высший духовный авторитет католической церкви весьма редко прибегает к этой привилегии, тогда как претензия
