Генона, умноженная немалым числом его неустанных почитателей, по-видимому, апеллирует к непогрешимости чуть ли не все время»[51].
Учение Генона в области доктрины и языка символов не вызывает сомнений у авторов. Но слепое доверие к творчеству не означает, что его нельзя оспаривать в некоторых частях. Значительное число почитателей, убежденных, что мэтр всегда прав, воспринимающих любую критику как «оскорбление величества», скорее, вредят великому метафизику. Называя их ментальность «партийной» и даже «сектантской», издатели сборника усматривают в этом и элемент заинтересованности в том, чтобы некоторые вещи оставались в тени. Отсюда правомерное стремление отделить «вполне поддающиеся проверке утверждения» от «откровений нечеловеческого происхождения, не подверженных модификации».
Действительно, тон многих его рецензий и статей несет отчетливый отпечаток публицистической полемики с многочисленными оккультными и теософическими группировками 20-30-х годов различных направлений. «Перед метафизиком Рене Геноном, — пишет П. Фейдель, — стояла не только задача заново определить весь словарь, искаженный современной психологией и философией и представить истинно традиционные сведения в рамках исключительно строгой терминологии», или же, по его словам, «вернуть первоначальный смысл» тем словам языка Запада, «которые прежде всего принадлежат традиционной терминологии»; ему также надлежало стереть до основания заблуждения нарождающегося неоспиритуализма, то есть того течения, что в эпоху, когда он писал, начало замещать собой материализм путем простого переноса этого последнего из телесной области в область тонких влияний[52].
В резкой критике современной западной цивилизации Генон не одинок, но в отличие от у Шпенглера, Шелера, Хайдеггера и других гораздо более последователен, поскольку говорит с позиций четкого позитива — Изначальной Традиции. Однако последняя предполагает столь отдаленную историческую, точнее внеисторическую, перспективу, что современному сознанию, требующему доказательств и неспособному выйти за рамки нынешних условий места и времени, она представляется непостижимой или утопической.
Символика креста
Почтенной памяти
ШЕЙХА АБДЕР-РАХМАН ЭЛИШ АЛ-КЕБИР
ал-алим ал-малки ал-магриби,
которому мы обязаны первой идеей этой книги.
Мекр Ал-Кахира, 1329–1349 Хиджры.
Предисловие
В начале книги «Человек и его становление согласно Веданте» мы сказали, что она стала первой в серии исследований, где мы намеревались либо непосредственно изложить отдельные аспекты метафизических доктрин Востока, либо адаптировать их тем способом, который представлялся нам наиболее вразумительным и полезным, но всегда при этом оставаясь верным их духу. Данная работа продолжает эту серию исследований, которую пришлось прервать ради других, более злободневных трудов, где мы еще более погрузились в область возможных приложений этих учений; впрочем, даже и тогда мы ни на миг не теряли из виду метафизические Первопринципы (Principes), представляющие собой единственное основание всякого истинного традиционного учения.
В книге «Человек и его становление согласно Веданте» мы показали, как человеческое существо рассматривается в традиционной доктрине чисто метафизического порядка; по возможности мы строго ограничивались при этом детальным изложением и точной интерпретацией самого учения и делали отступления лишь для того, чтобы при случае отметить совпадения этой доктрины с другими традиционными формами. В самом деле, мы никогда не намеревались замкнуться исключительно в одной определенной форме, что было бы, впрочем, весьма затруднительно, коль скоро уже осознано сущностное единство, скрытое за разнообразием более или менее внешних форм, выступающих как различные облачения одной и той же истины. Хотя в целом, по причинам, изложенным нами в другом месте,1 мы сосредоточили внимание на индийских учениях, это нисколько не помешает нам обращаться при необходимости к способам выражения, присущим другим традициям. Разумеется, речь идет об истинных традициях — таких, которые мы можем назвать регулярными или ортодоксальными, употребляя эти слова в значении, определенном нами ранее.2
Именно здесь мы более свободно, нежели в предшествующей работе, прибегаем к различным способам выражения, ибо обращаемся не к изложению определенной разновидности учения в той форме, в какой оно существует в той или иной цивилизации, но к объяснению символа из ряда тех, что являются общими едва ли не для всех традиций; а это служит для нас указанием на их прямую связь с великой изначальной Традицией.
Говоря об этом, следует подчеркнуть один особо важный момент, чтобы устранить путаницу, к сожалению, слишком частую в нашу эпоху: мы имеем в виду коренное различие между «синтезом» и «синкретизмом». Синкретизм состоит в сочетании более или менее разрозненных и поверхностных элементов, органичное объединение которых вследствие этого невозможно; в целом он представляет собой не более чем разновидность эклектизма со всей его фрагментарностью и непоследовательностью. Это нечто чисто внешнее и поверхностное; элементы, взятые отовсюду и искусственно соединенные, будучи заимствованы, неспособны реально интегрироваться в учение, достойное этого имени. Синтез, напротив, осуществляется преимущественно изнутри; он, собственно, состоит в рассмотрении вещей исходя из единства самого их Первопринципа; в прослеживании того, как они вырастают из этого Первопринципа, сохраняя зависимость от него; наконец, в соединении их, или, скорее, осознании их реального союза, обусловленного внутренней связью, присущей тому, что есть наиболее глубокого в их природе. Применяя сказанное к тому, что занимает нас в настоящий момент, отметим, что синкретизм возникает всякий раз, когда ограничиваются заимствованием элементов из различных традиционных форм и чисто внешним соединением их друг с другом. При этом и не задумываются о том, лежит ли в их основе единое учение, различными выражениями которого являются эти формы, представляющие собой результат адаптации к особенностям менталитета в соответствии с определенными обстоятельствами места и времени. В подобном случае из такого соединения не может получиться ничего стоящего; если прибегнуть к простому сравнению, здесь вместо организованного целого получается лишь бесформенная груда бесполезных обломков: ведь в ней недостает того, что могло бы придать им единство, аналогичное тому, каким обладает живое существо или гармоничное здание; и в этом суть синкретизма, неспособного в силу его чисто внешнего характера осуществить такое единство. Напротив, синтез возникает, когда исходят из самого единства, ни на миг не теряя его из виду во всей множественности его проявлений; это означает, что вне и по ту сторону форм достигнуто осознание Первоначальной истины, которая облекается в данные формы, чтобы по возможности выразить себя и быть услышанной. Поэтому можно будет воспользоваться той или иной из этих форм сообразно обстоятельствам, точно так же как для выражения одной и той же мысли можно употреблять различные языки, чтобы быть понятым теми, к кому обращаешься; кстати, именно это в некоторых традициях символически обозначается как «дар языков». Совпадения между всеми традиционными формами представляют собой, скажем так, реальные «синонимии»; в этом плане мы их и рассматриваем, и, точно так
