вроде даже больше, чем всегда. Затем он расхохотался, и этот незабываемый смех я до сих пор помню. «Да, конечно, – смеялся он, – в этом весь Жид».
Хоть у него и оставались силы показывать веселье на людях, в частной жизни ему больше хотелось плакать, и не только из-за своих физических мук. Крах жироистов был теперь предопределен, при этом суперпатриоты-голлисты спешили закрепить свои преимущества как в политическом, так и в военном аппарате. Спустя три дня после несчастного случая на лестнице с Сент-Эксом Де Голль убедил Комитет национального освобождения устранить Жиро и генерала Жоржа. Внезапно выбитый из состояния бестолкового благодушия, Жиро заперся в квартире и отказался видеть кого бы то ни было в течение добрых двадцати четырех часов. Наконец генерал Жорж послал Поля Данглера обговорить свое присутствие на праздновании перемирия 11 ноября. Допущенный, наконец, до аудиенции, Данглер был ошеломлен, услышав, как высокий, с седыми висками генерал объявляет без дальнейших церемоний о своем решении. Он все обдумал, Данглер и другие, кто пытался спорить с ним, были правы, а он нет, но теперь настал момент, и он решил передать две дивизии под командование Данглера уже в течение следующих двух суток «так, чтобы вы могли продолжать зачищать позиции вокруг генерала Де Голля и его комитета».
Несколькими месяцами ранее это могло бы иметь смысл, но тогда этот разворот на 180 градусов в последнюю минуту только породил чувство презрения в лидере эльзасского Сопротивления, ответившего, что он приехал на север Африки, вовсе не дабы возглавить путч. «Зачем две дивизии, достаточно было бы двух команд, чтобы прижать всех этих людей к береговой линии и скинуть в море, – резко и пылко ответил он. – Но я не стал бы делать это с вами. Вы разочаровали и предали каждого отдельно взятого человека, кто когда-либо что-нибудь сделал для вас». Он не мог простить генералу политики мелких уступок и нерешительности. И с этим вышел, оставляя Жиро один на один со своей судьбой. И сам того не ведая… Сент-Экса.
«Как Америка могла принимать всерьез это чучело? – Сент-Экзюпери написал немного позже своему другу Анри Конту. – Я понимаю, почему он (генерал Жиро) не боялся звуков (это была его единственная форма проявления храбрости) и почему он так боялся ветра». Его собственные пессимистические пророчества сбылись, неизбежно смыв волной ненависти и его самого.
Ему довелось еще раз прочувствовать это после приема, устроенного на вилле поэта Жана Амруша. Антуан стоял в прихожей, явно уставший от внушительной толпы именитостей, приглашенных другом Жида, когда заметил морского капитана, остановившегося рядом с ним со стаканом виски в руке и который, казалось, тоже чувствовал себя не в своей тарелке в этой обстановке. При виде синего ромба с красным лотарингским крестом на его груди моряка (ромб не очень бросался в глаза, но явно не скрывался его обладателем) Сент-Экс инстинктивно нахмурился.
– Так вы голлист?
– «Свободная Франция», – прозвучал ответ. – Командир «Кюри».
– Вас все это интересует? – спросил Сент-Экзюпери, махнув в сторону ближайшей группы. Морской офицер отрицательно покачал головой. – У меня идея: джип снаружи, – предложил Сент-Экс. – Не хотели бы вы, чтобы я отвез вас домой? – и представился: – Сент-Экзюпери.
– Командир подводной лодки Пьер Сонвиль, – отозвался капитан.
Обрадованный тем, что его довезли прямо до причала Адмиралтейства, где была ошвартована его субмарина, Сонвиль пригласил Сент-Экзюпери на борт. Два моряка помогли ему спуститься вниз через передний люк по установившейся практике: процедура эта повторялась каждый раз, когда капитан возвращался. За те мгновения, что он был на борту, Сент-Экс обнаружил там отсутствие политических дрязг и интриг Алжира и дух товарищества действительно воюющих парней. Он был приглашен еще раз на несколько обедов, развлекал Сонвиля и его друзей-офицеров, исписывал страницы книги почетных гостей субмарины рисунками, надписями и остроумными навигационными задачами.
Командир подводной лодки «Свободной Франции» и отъявленный петенист настолько лихо сдружились, что Сонвиль, в конце концов, предложил Сент-Экзюпери сопровождать их во время следующего выхода в море. Сент-Экс был в восторге от этой перспективы, но за день или два прибыл ответ из Адмиралтейства: ни при каких обстоятельствах! «Сент-Экс – не голлист!»
В конце ноября 1943 года в Алжир прибыл Пьер Даллоз – архитектор, с которым Антуан впервые встретился вместе с Анри Сегоню в Арлесе и Тарасконе во время пасхальных каникул 1939 года. Желая установить регулярную связь с союзниками, он передал командование своим воинским подразделением Сопротивления в Веркоре их общему другу Жану Пруво, а затем тайно, с помощью британцев, пересек Пиренеи и Испанию. За время своего двухмесячного пребывания в Алжире он виделся с Сент-Эксом почти ежедневно. Он видел, как тот все более и более углубляется в религиозные проблемы, что явственно проявлялось на страницах «Цитадели», которую ему давали почитать, и особенно – в понятии милосердия.
Пытаясь найти способ уменьшить бедствие, свалившееся на его друга, пребывающего в вынужденном бездействии, когда многое происходит вокруг, Даллоз решил воспользоваться знакомством с профессором Эскарра – китайским ученым с юридического факультета в Париже, которому посчастливилось быть в хороших отношениях с полковником Бийотом, возглавлявшим секретариат Де Голля. Де Голль недавно послал генерала Пешкова (незаконного сына Максима Горького) в Китай в качестве своего посланника при Чан Кайши, и идея, которую они придумали, состояла в том, чтобы отправить Сент-Экзюпери к нему в Чункин как помощника атташе по вопросам авиации. Далековато, но Сент-Экс, наконец, согласился на все из явного отчаяния: кроме того, как и его сестра Симона, он давно был очарован Востоком. Даллоз вслед за этим составил проект записки, в которой оговаривалось, что если Сент-Экзюпери нельзя послать в Лондон как атташе по вопросам авиации (предложение явно было уже встречено отказом), то почему бы его не отослать в распоряжение Пешкова в Китай? Наконец, если ни одна из этих двух альтернатив неприемлема, в записке предлагалось, чтобы Сент-Экзюпери позволили возобновить действительную службу в его эскадрилье. Эскарра передал записку лично в руки своему другу Бийоту, который согласился показать ее Де Голлю. Назад она вернулась с замечанием на полях, сделанным собственноручно Горькой Полынью: «Держать этого офицера в резерве». К этому генерал, по слухам (хотя, возможно, это произошло и в другой раз), устно добавил: «Он только и хорош в карточных фокусах». Сообщая об этом испепеляющем суждении приблизительно двадцатью годами позже, Жюль Руа не смог удержаться от комментария: свой взгляд высказал генерал, который не нашел возможности за тридцать пять месяцев своего пребывания в Лондоне посетить две французские группы бомбардировщиков, ночь за ночью совершавшие налеты вместе с Королевскими военно-воздушными силами на территорию Германии.
Это самое последнее голлистское вето усугубило депрессию Сент-Экса. «Я не участвую в войне, не занимаюсь какой-либо определенной работой, я не здоров и не болен, я не принят, но и не казнен расстрельной командой, не счастлив, но и не несчастен, я – в отчаянии», – написал он в письме, которое точно выражало глубину трагедии человека. Материальные потери – следствие войны в воздухе – причиняли ему боль почти настолько, насколько было тяжело его собственное положение. Особенно после мрачной речи Черчилля в декабре, предупредившего британцев, что блиц еще не закончен и положение может стать еще хуже. «Если Гитлер доберется до урана, – сказал Сент-Экзюпери Даллозу, который о нем никогда и не слышал, – тогда мир содрогнется». Из этого состояния глубокого отчаяния Сент-Экзюпери был на короткое время выведен телеграммой из Лондона Александра Корды, предложившего написать сценарий к фильму по мотивам его «Маленького принца». Но в день, когда представитель Корды должен был возвращаться в Лондон, Сент-Экзюпери по рассеянности, отправляясь на встречу, забыл взять с собой текст. Вернувшись в квартиру, он обнаружил, что единственный экземпляр «Маленького принца» исчез. Он накинулся на Пелисье, которого обвинил в том, что книгу украли, чтобы почитать, его клиенты. Когда доктор, делавший в тот момент внутривенную инъекцию пациенту, бросил трубку внутреннего телефона, Антуан написал ему сердитую записку, отметив, что тот только что нанес ему убытки в размере 50 тысяч долларов своим отказом пожертвовать другу 30 секунд своего времени. Пелисье нашел «присвоенный» экземпляр в своем столе и немедленно принес его Сент-Эксу. После чего доктор получил очаровательную записку с извинениями, в которой благодарный получатель объявил, что «ни за какие сотни миллиардов я не куплю друга. Если вам так нравится читать мою книгу и держать господина Корду в ожидании отказа, мне все равно. Я не купил бы вашей дружбы десятью фильмами господина Корды. Его деньги стоят ровно столько, сколько они стоят, а на практике означает, что они могут оплатить совсем не много. Ничего».
Единственной радостью Сент-Экзюпери в течение той длинной суровой зимы стало щедрое
