— Ту, где я будто бы сказал, что Ларри Вилсон самый безобразный игрок профессионального футбола.
— Ах да. Видишь ли, тогда я проглотил какую-то таблетку и ещё не пришёл в себя, когда принялся за статью. Но ведь рядом была твоя великолепная фотография!
— Скуп, мне нечего тебе сказать. Ни сейчас, ни в будущем.
— Ну ладно, не лезь в бутылку. — Он оглянулся вокруг. — А где Максвелл?
Я пожал плечами и направился к выходу. Была объявлена посадка. Я закрыл глаза, наслаждаясь звуком двигателей «Боин-га-727». Я люблю летать. На высоте в тридцать тысяч футов, окружённый ревущими двигателями и жидким топливом, я уверен, что никто не сможет свалить на меня ответственность за происходящее.
Максвелл спал в соседнем кресле. Исходивший от него запах напоминал мне о дедушке, страдавшем алкоголизмом. И всё-таки в воскресенье на поле он, как всегда, будет неподражаем. Однажды Максвелл сказал мне, что только на поле он испытывает к себе уважение.
Занавес, отделявший нас от первого класса, был раскрыт, и в проходе виднелись изящные ноги Джоанны Ремингтон.
Джоанна тайком пожала мне плечо, проходя мимо меня в первый класс. За ней шёл Эммет Хантер, прятавший свой живот под просторным красным блейзером с эмблемой команды. Проходя, он кивнул мне.
Через некоторое время я заснул. Меня разбудил Билл Нидхэм, который так расстроился из-за того, что я заказал сэндвичи и пиво в Филадельфии. Он пытался сунуть конверт мне во внутренний карман.
— Суточные? Он кивнул.
Нидхэм был одним из младших служащих клуба, и обвинения сыпались на него с обеих сторон. Я любил подначивать его.
— Сколько на этот раз? — спросил я, разрывая конверт. — Двенадцать долларов? На два дня?
Нидхэм кивнул, глядя на меня виноватым взглядом.
— Два дня. Два обеда и два ужина. Боже мой, неужели ты не знаешь, что нельзя прожить два дня в Нью-Йорке на двенадцать долларов?
Я махнул рукой, откинулся на спинку кресла и попытался уснуть снова.
Самолёт приземлился в Нью-Йорке и остановился у дальнего конца поля, где нас ждали три заказанных автобуса. Я разбудил Максвелла, помог ему спуститься по трапу и подняться в последний автобус. Он снова погрузился в забытьё.
Сидящие в нашем автобусе увлечённо следили за тем, как Джоанна поднимается по ступенькам автобуса, стоящего перед нами. Я не мог не улыбнуться, прислушиваясь к комментариям и тяжёлому дыханию моих партнёров. Эммет сел перед ней, а позади стоял Скуп Золин. Стараясь помочь ей подняться по ступенькам, Скуп упёрся ладонями в её ягодицы, соблазнительно очерченные под платьем. Джоанна обернулась и двинула ему сумочкой по лицу. Наш автобус закачался от взрыва хохота.
Когда мы въехали в Манхэттен, Максвелл проснулся и посмотрел в окно.
— На этот раз она от меня не уйдёт, — прохрипел Максвелл.
— Кто? — не понял я.
— Она. — От ткнул пальцем в проносящиеся мимо нас небоскрёбы. — За последние пять лет я проигрывал ей слишком часто. Но не на этот раз. — Внезапно лицо его перекосилось и он рухнул в кресло.
— Голова! — пробормотал он, закрывая глаза.
Мы прибыли в отель в семь часов вечера по местному времени.
Ключи от комнат были разложены на столе в вестибюле. Пока я пробивался к столу и искал наш ключ, Максвелл подошёл к портье. Мы встретились у лифта и обменялись добычей.
— Тебе письмо, — сказал он. — Встретимся в номере. — Я передал ему проигрыватель и пластинки.
Я сел в глубокое кресло. Укрывшись от любопытных глаз, стал читать письмо Джоанны. Она приглашала меня встретиться в Сат-тон Плэйс в 9.30. Подписалась она буквой «Д».
Я скомкал письмо и бросил его в стоящую рядом корзину. Попасть удалось только с третьего раза. Затем поднялся и направился к лифту.
Максвелл лежал в одних трусах на крошечной кровати. Я опустился на свою, по традиции ближнюю к двери. Таково было разделение обязанностей — я отвечал на стук в дверь, а Максвелл на телефонные звонки.
— Какие у тебя планы? — спросил я его.
— Жду звонка от Хута.
Хут был старым приятелем Максвелла, четыре года тому назад переехавшем в Нью-Йорк. Никто не знал, чем занимается Хут, но у него была хорошая квартира и много денег. Я думал, что он путается с гангстерами, тогда как Максвелл считал его мужчиной-проституткой, обслуживающим пожилых дам из богатых семей.
— Слушай, Сэт, — неожиданно вспомнил я. — Что ты сделал с Хартманом?
— Я ведь сказал, что быть трехчетвертным совсем не просто, — засмеялся Максвелл. — Знаешь, мне кажется, что этот парень не годится для нашего дела. Слаб. Я уморю его девками и барами.
Он снова закрыл глаза. Я пошёл в ванную, включил горячую воду и, когда ванна наполнилась, со стоном опустился в неё. Меня не покидало чувство, что когда-нибудь я умру в ванне отеля.
Занавеска отодвинулась, и появившийся Максвелл протянул мне горящую сигарету. Я вдохнул дым марихуаны и вернул сигарету Максвеллу.
— Спасибо, — сказал я. — Именно то, что мне было нужно. Тебя искал Скуп.
— Что нужно этому ублюдку?
— Не знаю. Я сказал ему: единственное, что он может обо мне напечатать, это слова «отказываюсь отвечать».
— Этот говнюк написал, что три величайших неудачника в мире — это Джо Кухарич, Шарль де Голль и я.
— Ну, он не прав. По-моему, де Голль был не так уж плох.
— Вот это видел, запасной?! Я вызову тебя со скамейки, когда рак свистнет.
— Сэт, зачем же переходить на личности. Я нужен тебе для блага команды.
Дверь захлопнулась, и я остался один. Горячая вода била меня по спине и шее. Я решил, что, если перееду к Шарлотте на ранчо, мы будем проводить больше времени в постели и меньше — занимаясь философией.
Когда я вошёл в спальню, Максвелл опускал телефонную трубку.
— Хут?
— Да. Он высылает за мной лимузин. Хочешь, поедем вместе?
— Нет, спасибо. У меня свидание.
— На Саттон Плэйс? — Он прочитал письмо Джоанны.
— Да.
— Будь поосторожнее, — предостерёг Максвелл. — Для деревенского парня вроде тебя воевать с деньгами — безнадёжное дело.
— Я надену тёплое бельё, — ответил я, выковыривая из носа запёкшуюся кровь.
Максвелл достал из чемодана тетрадь игрока и принялся за чтение.
— Не забудь про заслон и фланговый прорыв, — напомнил я ему.
— Точно, — кивнул он. — Гиллу придётся здорово потрудиться на поле.
— Это уж точно.
Таксист вёз меня на Саттон Плэйс через Сентрал-Парк. Я знал, что это не самый короткий путь, но не возража. Мне всегда нравилось в парке, я любил смотреть на конные экипажи, торжественно едущие вдоль обочины. В Далласе нет лошадей.
Было девять часов сорок минут, когда такси остановилось у подъезда. Джоанна ждала меня у лифта. На ней было мини-платье из сетчатой ткани и высокие, до бёдер, сапоги. Я подошёл поближе и увидел острые соски её грудей под платьем; единственным, что разделяло её и нью-йоркскую осень, были трусики
