После рекламного перерыва мы снова выбежали на поле. Теперь Максвелл играл как Бог, перемежая свои пасы с прорывами, и завершил атаку великолепным пасом Хадлу. Наш полусредний выхватил мяч из рук Дэви Уэйта, правого защитника нью-йоркской команды, пробежал пятнадцать ярдов до зачётного поля и приземлил мяч. Мне тоже удалось сделать два перехвата, и я пробежал в первый раз восемь и во второй — пятнадцать ярдов. Последний перехват был трудным и завершился отличным прорывом между двумя защитниками хозяев поля. Оба мои перехвата привели к развитию атаки. У меня сегодня получалось буквально всё.
Мы отправились на перерыв при ничейном счёте 14:14.
Ящики для снаряжения были уставлены банками кока-колы и «Доктор Пеппер». Первые быстро исчезли. «Доктора Пеппера» пили только Максвелл, Джо-Боб и Медоуз.
Максвелл сел рядом со мной, держа в руках горящую сигарету и банку своего любимого напитка.
— Теперь мне нужно лишь луну в подарок, — произнёс он хриплым голосом. Его уверенность была заразительной.
Наши оборонительные линии собрались в углу раздевалки и обсуждали, как остановить прорывы Таркентона. За исключением его атак и действий ещё одного игрока, нападение хозяев поля было бессильно против нашей обороны.
Массажисты и врачи трудились изо всех сил, исправляя урон, нанесённый футболистам в первой половине. Сигаретный дым стал настолько густым, что было трудно дышать. Я принял ещё две таблетки кодеина.
Перерыв затянулся — Америка следила за тем, как Дик Буткус бреется сухой бритвой. На моих глазах Медоуз проглотил две таблетки, каждая по пятнадцать миллиграммов. Их действие начнётся не раньше последней четверти игры, и вполне возможно, только после её окончания.
Алан Кларидж лежал вниз лицом на столе. Доктор ощупывал его подколенное сухожилие. Отыскав образовавшийся узел, он взял шприц, глубоко всадил иглу в ногу Клариджа и впрыснул новокаин. Повторив операцию ещё дважды, он обезболил значительную часть сухожилия. Если Клариджу не повезёт и он снова растянет сухожилие, то, когда он заметит это, будет уже слишком поздно. Вполне возможно, однако, что ему удастся доиграть матч без дальнейших травм.
Судья сунул в дверь голову и предупредил, что осталось пять минут.
— Теперь послушайте меня, — сказал Б. А., выходя на середину раздевалки. — Сначала нам не повезло, но мы сумели перехватить инициативу, и теперь игра начинается с нуля. На этот раз подают они, так что давайте атаковать. На поле выходит тот же состав, который начинал матч.
Поскольку в первой половине была только одна замена, когда Гилла заменили мной, проще было бы сказать только нам. Но Б. А. не любил сантиментов.
Перекусив, зрители заполнили трибуны. Америка тоже благополучно, хотя и с некоторым замешательством, пережила серию реклам, появившихся на экране телевизоров благодаря щедрости компании «Си-би-эс». Похолодало, и тень от трибун стадиона резкой линией пересекла поле.
Третий период миновал незаметно. Я смотрел то на поле, то на часы, надеясь, что «Нью-Йорк» добьётся успеха и тогда я вступлю в игру. Тень неумолимо продвигалась по полю.
В самом конце третьего периода Кроуфорд выронил мяч и у меня улучшилось настроение. «Джайэнтс» достиг нашей линии тридцати пяти ярдов. Нам удалось оттеснить их на сорокаярдовую линию. Мяч, посланный их кикером, ударился о перекладину наших ворот и перепрыгнул её. «Нью-Йорк» — 17, «Даллас» — 14.
— Эллиот, — раздался знакомый голос.
Я направился к тренеру, всем своим видом выражая преданность команде.
— В следующей серии заменишь Гилла, — сказал он, не отрывая взгляда от поля.
— Хорошо, сэр, — ответил я, разыскивая Максвелла, чтобы обсудить, как нам спасти игру. Максвелл сидел на столике, разговаривая по телефону с тренером в ложе прессы. Его лицо было пепельно-серым. Закончив говорить, он с проклятием бросил трубку.
— Ты выходишь? — спросил он, тяжело дыша. Я кивнул.
— Отлично. Я хочу попробовать прорыв по другому флангу. А ты возьмёшь на себя Уитмэна.
Слова Максвелла погасили моё ликование. Меня пугала не опасность столкновения со стопятнадцатикилограммовым линейным, а страх, что я упущу его. Я решил, что единственный способ остановить Уитмэна будет кинуться на него головой вперёд. Я всегда считал этот метод самым надёжным. Я брошусь ему в ноги. Тогда ему никак не удастся увернуться. Опасность заключалась в том, что я не знал, куда он ударит меня — в голову, лицо, шею или по спине. Всё зависело от того, насколько рано он заметит меня и какие действия предпримет, чтобы избежать столкновения.
Я смотрел, как Кларидж начал разбег для удара по мячу ногой. В середине разбега он внезапно остановился и схватился руками за колено. Когда он стал падать вперёд, набежавший Бобби Джо Патнэм изо всех сил ударил его головой в лицо.
Начался заключительный, четвёртый период. Мы проигрывали 14:17. Мяч был у хозяев поля. Им удалось потеснить нас, и, когда «Нью-Йорк» достиг линии девятнадцати ярдов, хозяева решили не рисковать и пробили мяч с игры. «Нью-Йорк» — 20, «Даллас» — 14.
Во время очередного рекламного перерыва я пробегал вдоль боковой линии. У скамейки, на которой лицом вниз лежал Кларидж, стояло несколько человек. Доктор указывал на подколенное сухожилие, которое он подверг местной анестезии во время перерыва.
— Смотрите. — сказал он, — Видите впадину? Туда входит четыре моих пальца. Тяжёлый разрыв сухожилия.
Я остановился рядом с Клариджем, присел на корточки и хотел сказать, что ничего страшного не случилось, что «Нью-Йорк» получил лишь три очка за удар с игры и что мы постараемся в предстоящей серии восстановить равновесие.
Кларидж повернулся ко мне лицом. Зрелище было ужасным. Его защитная сетка разлетелась на части от удара, лицо страшно распухло и было пурпурно-чёрного цвета. Нос был раздавлен и рассечён, раздвинут в стороны, как будто кто-то провёл по его переносице острой бритвой. Белый хрящ резко выделялся на фоне кровавой маски. Он попытался что-то сказать и захлебнулся кровью, хлынувшей изо рта.
— Скорее подойдите сюда! — закричал я. — Да скорее же!
— А он не откусил себе язык? — Врач сунул палец в рот Клариджа и нащупал язык, убедившись, что тот не откусил его и не проглотил. — Его нужно в больницу.
— Что случилось? — спросил Б. А., заглядывая через спины и плечи.
— У него здорово разбито лицо, — сказал доктор. — Лучше бы отправить его в больницу.
— А-а, — отозвался тренер и снова повернулся к полю.
По доносящемуся шуму было ясно, что Америка вернулась в свои кресла, к своему пиву.
Максвелл и я медленно подошли к группе наших игроков у десятиярдовой линии.
— Господи, — сказал я, вспомнив лицо, так не похожее на Клариджа. — Ты видел, что с ним случилось?
— У меня нет времени заниматься ерундой, — ответил он усталым голосом. — Если это выше твоих сил… — Он побежал, так и не закончив фразы.
Собравшиеся игроки смертельно устали и ненавидели друг друга. Их боевой дух и настроение резко изменились по сравнению с первой половиной игры.
— Чёрт побери, Энди. Если уж тебе дали мяч, постарайся его не ронять.
— Не суй свой нос куда тебя не просят, Шмидт. Ты передай мяч, о себе я сам позабочусь.
— Хватит, успокойтесь, — раздался сердитый голос Максвелла. — Только я имею право разговаривать здесь.
Я посмотрел на окружающих меня измученных, избитых атлетов, покрытых синяками и кровоподтёками, которые уже начали беспокоиться о том, как им удастся объяснить свои ошибки в следующий вторник. Будет поистине чудом, если эти перепуганные, усталые, разозлённые друг на друга люди смогут подняться, не говоря уже о том, чтобы опередить, обмануть или оттеснить ни в чём не уступающих им игроков другой команды.
— О’кей, — скомандовал Максвелл. — Правый зиг. На счёт два.
Это был простой манёвр по центру. Джо-Боб почти сразу выскочил в аут. Мы отступили на пять
