Он остался в вагоне, мы вышли на платформу. Мне очень хотелось спросить, правда ли то, о чём я догадался за миг до пробуждения.
— Правда, — ответил он. — Ваш дриммонстр — не первый. Это было уже дважды, и будет ещё. С каждым разом становится всё труднее справиться. В Сети остаются обрубки эффекторов. Мы, конечно, пробуем чистить, но за всем не уследишь. Ладно, об этом позже. Теперь о главном. Эти два месяца попытайся ни о чём не задумываться и ни в коем случае не ройся в памяти. Ухнешь в пропасть. Но я надеюсь, Ловец, который будет рядом с тобой…
Он говорил, глядя на Нику, но закончить свою мысль не успел. Закрылись двери. В ту же секунду я почуял, что этот самоуверенный тип ошибается. Не подумал, не догадался, а именно почуял. Интуиция, понимаете? Скрипнул подвес, вагон тронулся, я потерял собеседника из виду, но всё-таки заорал:
— Ты ошибаешься! Нет больше обрыва! Мы все уже летим в пропасть!
Думаю, он меня не расслышал, потому что не хотел слушать.
— Всё, Дрю, успокойся, — сказала Ника. — Пойдём отсюда. Не знаю, какая там у вас с ним пропасть и куда вы летите, но здесь такой ветрище, что как бы нам с тобой и вправду не улететь. С меня сейчас сорвёт юбку.
Я собирался сказать ей, что ничего не имею против такого происшествия, ведь всё равно на полуразрушенной платформе нет кроме нас никого, но удержал язык за зубами. Незачем лишний раз напоминать жене о том, в какую глушь мы попали. Небось, в округе одни только фермеры и живут. Овцеводы. Одно название станции чего стоит: «Меловые горы». Лечь, не встать.
— Куда нам теперь? — спросила Ника.
— Я думал, ты помнишь дорогу, — сказал я, сдерживая улыбку и стараясь ни о чём не думать.
Ника покраснела, но промолчала. Просто продела руку под мой локоть и повела. Вообще-то я знал дорогу не хуже неё, но приказано ведь было — не рыться в памяти. Идти оказалось недалеко, и мы не торопились. Вовсю шуршали листьями, обходя по заросшей тропке холм. Листья уже облетели с клёнов, в голых ветвях посвистывал ветер. Ника вела меня, я волочил ноги бездумно, вдыхая полной грудью осенние запахи. Быстро темнело. В прогалину глянула бледная луна. Когда тропинка привела нас на плечо холма, сияющий круг налился живым серебром.
— Он такой же, как… как тогда, — шепнула мне жена, указывая на дом, поджидавший нас в конце тропинки.
Старый дом отчуждённо и неприветливо глянул множеством лунных зрачков из тёмных окон.
— Он продан, — напомнила Ника, заметив, что я хочу войти. Я ничего не ответил, пока не нашёл ключ там, где тот должен был находиться по сведениям риелтора. Не хотелось ударяться в патетику. Обойдёмся без пафоса, решил я.
— Ты только выгадала на этой операции, — сказал я ей, возясь с древним механическим замком. — Дома в этой дыре подешевели раз в десять. У тебя куча денег осталась после продажи офиса Кэтчера.
— Ты…
Я не дал ей возмутиться. Не хотелось пререкаться по пустякам. Понимаю, о чём вы подумали. Считаете, что я поступил скверно? Чёрта с два. Тому парню, чип которого остался в эмуляторе, офис уже не нужен, а дом, отнятый у ребёнка, нужно было вернуть.
— Ох, Андрюша!.. Ты… — снова попыталась упрекнуть меня Ника. Упрямая. Пришлось опять закрыть ей рот поцелуем.
— Ты говорила, хочешь, чтоб у нас было трое детей? — спросил я чуть позже, чтобы не дать опомниться.
— Четверо, — ответила она слабым голосом.
Ника Нетребко ни в чём не знает меры, но именно так и следует жить. А Система, если хочет, пусть катится в пропасть.
Послесловие автора
Не два, а три месяца тяжёлой работы понадобилось мне, чтобы разобраться в бессвязных воспоминаниях Андрея Нетребко. Я прошёл с ним весь путь от захолустной станции монорельса, расположенной на пятом транспортном кольце, и до Меловых гор. С тем, что я услышал от Ники, работать было гораздо проще. С ней вообще проще, она — цельная натура. Но когда я смотрел на мир глазами её мужа, приходилось всякий раз вносить в поток сознания поправки в зависимости от того, которая из шизоидных компонент личности Андрея преобладала в тот момент. Кроме того, госпожа Нетребко выполнила за меня половину работы. Она превратила картинки в слова, мне осталось только пересказать. Её муж изрядно помучил меня своими видениями и нелепыми действиями в реальном мире, но в итоге весь путь был пройден, и в конце пути меня ожидал приз — готовый текст.
Я прочёл его для проверки и усомнился. Воспоминания — капризная штука; чёрт знает что происходит с ними, когда пробуешь переосмыслить и записать. Требовалось обратиться к первоисточнику, чтобы проверить трактовку, и я поехал к Меловым горам. Я не ждал, что хозяева дома на холме будут мне очень рады, потому что, смею думать, к тому времени уже достаточно хорошо знал Андрея. Приём мне был оказан умеренно тёплый, но я всё же смог уловить первую мысль хозяина дома, когда он, сбивая сосульки с крыши мансарды, увидел в заснеженной кленовой аллее меня. «Какого герца ты припёрся?» — подумал он. Я не стал объяснять, что для приезда имел и более вескую причину, чем желание привезти ему файл с его же собственным жизнеописанием. Мне нужно было убедиться, что огромная инкапсулированная часть его памяти, которой я не посмел коснуться, всё так же плотно упакована и что у владельца мозга хватило ума не притрагиваться к ней.
Мы мило провели время. Жарили на решётке баранину, пили красное вино и болтали у камина. Удовольствие, которое мой визит доставил Нике, примирило её супруга с тем, что я буду изредка наезжать к ним без предупреждения. Он даже попросил меня купить в Городе кое-какие хозяйственные мелочи, когда решусь в следующий раз «свалиться к ним на голову», как он изволил выразиться. Я оставил Андрею файл с текстом, взял с него торжественное обещание прочесть и подправить по собственному усмотрению. Прощаясь, сказал ему:
— Осторожнее со своей памятью, Андрей. Не лезь вглубь. Всё, что найдёшь в тексте, безопасно, я проверил, но в тебе есть и ещё кое-что.
— Что? — спросила Ника. — Не мешай, Дрю, мне интересно.
Андрей смолчал. Я понял, он знает, о чём речь. О слепке Системы в его мозгу.
— Не знаю, — ответил я любопытной женщине. Я действительно не знал, чей именно бэкап носит в себе Андрей, свой или Далилы. Впрочем, если бы у монстра была возможность развернуться, имя его мало что могло изменить. Как ни называй чудовище, это никак не влияет на его аппетит. Чтобы не волновать понапрасну впечатлительную особу, я добавил к сказанному, что серьёзной опасности нет. Судя по некоторым признакам, мадам Нетребко лишние волнения были ни к чему.
Я вернулся к ним в следующий раз в середине весны. «Ну, наконец-то. Где тебя черти носили?» — услышал я мысленное приветствие господина Нетребко. По иронии судьбы он опять торчал на крыше — поправлял съехавший шиферный лист. На этот раз жители дома на холме были мне искренне рады. Признаки скорых перемен в семействе Нетребко стали к этому времени такими явными, такими оформленными и округлыми, что я не рискнул в присутствии Ники говорить о делах. Сидя вечерком на веранде их дома вчетвером, мы обсуждали прошлое, в будущее не вторгались. Андрей вернул мне исправленный текст, Ника заявила, что «чтение понравилось ей и деточке», но упрекнула меня в нескромности. Нехорошо, сказала она, выносить на публику личные переживания. Потом она правдами и неправдами попыталась выведать, когда я опубликую рукопись. Только когда «деточка» намекнула будущей маме, что пора и честь знать, Ника оставила нас с Андреем вдвоём. И он шёпотом, стараясь не обдумывать слова, рассказал мне о том, что его тревожит.
Его мучили сны. В них он был заточён в упругий тёплый мешок, слышал странные звуки, видел рассеянный свет и чуял какое-то большое существо там, снаружи. Ему нужно было выбраться из мешка, но ещё больше хотелось дотянуться до забавного зверя, ощупать его, увидеть, услышать и понять. Хуже
