Глава 4. О сомнениях и налаживании связей
Волна мягко накатывала на берег, с мягким шелестом вороша мокрый песок и шевеля мелкую гальку, а затем отходила назад.
Раз за разом, раз за разом…
Океан словно бы дышал древней и могучей силой, до поры до времени сокрытой на глубине многих миль. Дыхание волн отдавалось размеренным ритмом стука сердца — моего или же сердца океана — неясно.
Волны накатывали на этот берег миллионы лет и не собирались прекращать этой славной традиции ещё столько же. Хаос вечного непостоянства водной стихии подчинялся здесь незримому вселенскому порядку, что зажигает и гасит звёзды согласно только ему одному ведомому плану.
Так было задумано ещё тогда, когда далёкие предки людей даже не вышли из первого на Земле океана… Когда не было ни самой Прародины человечества, ни освещающей её звезды.
Так было задумано и так будет всегда. И не нам пытаться что-то изменить в этом мире, что подчиняется законам, что мы не в силах познать.
Что стоят твои мечтания и надежды даже не перед лицом безбрежного космоса, а всего лишь перед обычным мировым океаном?
Что стоят твои потуги перед слепой мощью великой, но чужой и непокорной силы?
Так зачем же пытаться изменить предначертанное? Ведь на фоне всего этого ты даже не песчинка или атом, а нечто совершенно ничтожное.
Кварк. Суперточка. То, чему мы ещё даже не придумали ни названия, ни облика…
…Я стоял на берегу огромного безбрежного океана, смотря, как волны раз за разом накатывают на песок.
Алые волны на чёрный песок.
В тёмно-фиолетовом небе висело тускло-багровое, будто бы истекающее тёмной венозной кровью, солнце этого мира.
Умирающе солнце умирающего мира.
Мира, который повидал на своём веку слишком многое, чтобы всё ещё желать что-то изменить во Вселенной. Мира, который видел рождение и смерть звёзд и целых галактик. Мира, что был до рождения человечества и что будет после его гибели.
Мира, который был всегда.
Под ногами расстилалась низкая серо-стального цвета трава, похожая на миниатюрные деревья, колыхаемая лёгким морским бризом. Казалось, что я своими ногами попираю какой-то вековой лес, но, разумеется, это было всего лишь наваждением…
Вокруг меня лежали древние руины.
Занесённые песком огромные голубые каменные шестиугольники, испещрённые неведомыми символами. Гранённые обелиски и плиты, стоящие прямо, криво или же вовсе лежащие на земле. Искорёженные и изломанные. Помнящие зенит могущества и гибель неведомых цивилизаций странных, не похожих на людей, существ.
Что ты делаешь здесь, Александр? Что ты здесь забыл? Что ищешь?
— Кто знает…
Мой собственный голос показался мне столь же чужим, как и всё вокруг. Как будто бы это сейчас говорил не я, а кто-то влезший в моё тело. Или же всё-таки я, но оказавшийся в чужом теле.
Этот голос мог бы принадлежать камню или стальному клинку, но уж никак не живому существу.
У тебя есть ты. У тебя есть сила. У тебя есть жизнь. Так зачем тебе что-то ещё?
— Чтобы восстановить справедливость.
Ты ведь не рыцарь в сверкающих доспехах, Александр. Такие речи тебе не к лицу — справедливости во всём мире хотят только лишь мечтатели и романтики.
— А я и не хочу справедливости во всём мире. Мне не нужно счастье для всех и даром. Я хочу справедливость только лишь для себя.
Думаешь, для этого тебе была дана наша сила?
И только сейчас я понял, что это не мой внутренний голос, и это вовсе не я разговариваю сам с собой.
Чей-то голос, состоящий словно бы из сотен и тысяч разных голосов, тонов и интонаций, разносился буквально отовсюду. Это словно бы говорили камни и трава, песок и океан, солнце и небо…
— Думаешь, для этого тебе была дана наша сила?
— Я не знаю, кто и зачем дал мне эту силу, но я собираюсь воспользоваться так, как будет угодно мне.
— Ошибаешься, Александр.
— Не ошибается только тот, кто ничего не делает.
— Не в этом суть. Наша сила не может служить кому бы то ни было. Ей можно служить, она же — никогда.
— Проверим, мои невидимые собеседники?
Губы кривит лёгкая усмешка.
Мне нельзя указывать. Я никому не служил и не собираюсь служить. Я свободен.
— Попробуй, — мягкий, необидный смешок, будто вздох океана. — Стань одним из мириадов, говоривших это во все времена и под всеми звёздами.
— Я — это не они. Я — иной. У меня есть цель, и я обязательно достигну её. С помощью этой вашей силы или же сам по себе — неважно.
— У нас тоже есть цель.
— Тогда быть может поможем друг другу? — усмехаюсь я в ответ.
Смех звенит звонким ручьём и мелодией серебряных колокольчиков. Смеются камни и травы, смеётся небо.
— Ты и так помогаешь нам, Александр.
— Просто пока что нам по пути.
— Нам всегда будет по пути.
— А что если наши пути всё же когда-нибудь разойдутся?
— Наша цель и твоя цель тоже. Мы всегда будем вместе. И рано или поздно, но ты станешь нашим до конца.
— А если я не захочу?
— Конечно же, захочешь, — ещё один мягкий многоголосый смешок. — У тебя просто не будет иного выбора.
— Выбор есть всегда, — изрёк я наибанальнейшую банальность.
— Если хочешь, верь в это, Александр…
Резкий порыв ветра, ударивший мне в спину, разметал волосы и заставил слегка покачнуться.
— …но помни, мы всегда будем рядом с тобой.
Хор голосов перестал быть мягким и дружелюбным, в нём проснулась сила и власть.
— Просто однажды обернись назад, и ты найдёшь путь.
Словно сомнамбула я повернулся назад, прищурив глаза от бьющего прямо в лицо сильного ветра.
Прямо передо мной стояла небольшая — не больше стандартного корабельного прохода, прямоугольная каменная арка, увенчанная крышей-пагодой. Две массивные каменные створки, закрывающие проход медленно сдвинулись с места и начали раздвигаться в стороны. Из-за них ударил ослепительно-белый свет, приносящий какое-то непривычное чувство покоя и мира… Но в следующий миг створки вновь закрылись, отсекая находящееся по ту сторону от меня, заставив испытать меня чувство странной горечи и печали.
— Ты ещё не готов, Александр. Пока не готов. Когда-нибудь ты обязательно войдёшь в эти врата и возьмёшь всё, что спасёт тебя. Но ты больше никогда не вернёшься оттуда.
— Что-то мне не нравятся такие условия… — проворчал я.
