Городская свалка в Джерусалемз-Лоте была обыкновенной гравийной выработкой, пока не уперлась в глину в 1945-м. Она лежала близ Бернс-роуд, в двух милях от кладбища.
Дад Роджерс мог слышать слабое чихание и кашель газонокосилки Майка Райсона, пока его не заглушал треск огня.
Дад Роджерс был сторожем при свалке. Горбун со странно изогнутой шеей, он выглядел так, будто Господь Бог слегка скрутил его перед тем, как пустить на свет. Его руки, свисающие до колен, как у гориллы, отличались необыкновенной силой.
Дад любил свалку. Он любил гонять мальчишек, приходивших бить бутылки, и любил направлять машины на разгрузку. Он любил копаться в мусоре, что считалось его привилегией как сторожа. Над ним, пожалуй, посмеивались. Пускай. Попадалась медная проволока, иногда даже целые катушки проволоки — из старых моторов, а медь в Портленде шла по хорошей цене. Старые стулья, кресла, диваны можно было чинить и продавать антиквару. Он любил иметь дело с антикварами, антиквары любили иметь дело с туристами и дачниками — получается, что все они неплохо работали на свалку, — разве не так вращается мир? Два года тому назад он разыскал кровать со сломанной рамой, которую сумел продать одному чудаку из Уэллса за двести зелененьких. Чудак хвалился древностью своей добычи по всей Новой Англии, не зная, как тщательно Дад оттирал шкуркой надпись: «Сделано в Гранд Рапидз».
А сколько разных вещей оставляют люди в выброшенных на свалку машинах! Радиаторы, фары, ремни, коробки передач, не говоря уже о щитках и ковриках.
Да, свалка — это чудесно. И чудеснее всего была даже не коробка с деньгами, спрятанная под стулом. Чудеснее всего был огонь и… крысы.
Дад жег мусор по воскресеньям и по средам утром, а по понедельникам и пятницам — вечером. Он любил смутный розоватый отсвет вечерних костров, но утренние были лучше — из-за крыс.
Сидя в кресле и глядя на огонь, Дад взвешивал в руке пистолет двадцать второго калибра и ждал их. Когда они появлялись, то появлялись целыми батальонами. Большие, грязно-серые, красноглазые. Блохи и клещи прыгали на их боках. Дад любил стрелять крыс.
— Ну, что, — говорил обычно Джордж Миддлер, по обыкновению кисло улыбаясь, когда протягивал ему через прилавок коробку ремингтоновских патронов, — город оплатит?
Это была старая шутка. Несколько лет назад Дад пытался включить в свой месячный заказ двадцать два патрона и пожалел об этом.
— Нет, — отвечал он Джорджу, — я просто бескорыстно служу обществу.
Вот и они. Вот эта толстая, приволакивающая заднюю лапу, — Джордж Миддлер. «Привет!» — сказал Дад и нажал на курок. Звук выстрела 22-го не впечатляет, но крыса дважды перевернулась и осталась лежать, дергаясь. Неплохо бы раздобыть больший калибр.
Вот эта следующая — дрянная девчонка Рути Кроккет, которая всегда подталкивает своих приятелей локтями и ухмыляется, когда Дад проходит мимо. Бам! Прощай, Рути.
Крысы бешено разбегались во все стороны, но Дад успел уложить шестерых — неплохая охота за одно утро. Если подойти и взглянуть, увидишь, как разбегаются с холодеющих тел клещи, — как будто… как будто крысы с тонущего корабля.
Это показалось ему восхитительно остроумным, он откинул уродливо повернутую голову и громко, раскатисто захохотал, глядя, как огонь пробивается сквозь золу оранжевыми пальцами.
Жизнь была прекрасна.
Городская сирена прогудела свои полные двенадцать секунд, возвещая большую перемену во всех трех школах и приветствуя время ленча. Лоуренс Кроккет, земельный и страховой агент, владелец конторы, отложил книгу («Сексуальные рабы сатаны»). Его распорядок дня никогда не менялся. Сейчас он пойдет в Замечательное Кафе, закажет два чизбургера с чашкой кофе и, наслаждаясь сигаретой «Вильям Ренн», полюбуется ножками официантки Паулины.
Он проверил, хорошо ли запер дверь, и отправился вниз по Джойнтер-авеню. На углу он задержался и бросил взгляд на Марстен Хауз. У подъезда стоял, блестя на солнце, автомобиль. Это вызвало у Лоуренса холодок беспокойства в груди. Он продал Марстен Хауз вместе с давно заброшенной Городской Лоханью больше года тому назад, и это была самая странная сделка в его жизни — а он много заключал в свое время странных сделок. Наверное, владелец той машины — человек по имени Стрэйкер. Р. Т. Стрэйкер. А как раз сегодня утром он получил кое-что по почте от этого Стрэйкера.
Он приехал в контору Кроккета однажды июльским вечером, чуть больше года назад. Высокий мужчина, одетый в солидный костюм-тройку, несмотря на жару. Лысый, как биллиардный шар, и, кажется, как тот же шар, — лишенный потовых желез. Глазные впадины под прямыми черными бровями могли бы с таким же успехом оказаться высверленными сквозными отверстиями. В руке мужчина держал тонкую черную папку. Ларри в своей конторе был один. Его работавшая неполный день секретарша — девушка с самым изысканным набором выпуклостей, когда-либо попадавшимися ему на глаза, — работала в это время у юриста из Гайтс Фола.
Лысый гость устроился в кресле для клиентов, положил папку на колени и уставился на Ларри Кроккета. Выражение его глаз понять было невозможно, и это раздражало Ларри. Этот человек не задержался взглянуть на чертежи предлагаемых домов, выставленные в прихожей, не попытался пожать руку или представиться, даже не поздоровался.
— Чем могу помочь? — спросил Ларри.
— Я прислан купить дом и деловое помещение в вашем замечательном городе.
Абсолютная невыразительность его голоса напомнила Кроккету запись, которую слышишь, узнавая по телефону прогноз погоды.
— Отлично, — сказал Ларри. — У нас как раз есть несколько…
— В этом нет нужды. — Лысый остановил его жестом, и Ларри с изумлением увидел невероятно длинные пальцы: средний не меньше четырех или пяти дюймов от основания до кончика. — Деловое помещение расположено напротив входа в парк.
— Да, оно продается. Когда-то принадлежало прачечной, она обанкротилась. Расположение действительно удачное, если вы…
— Дом, — прервал его лысый, — тот, что известен в городе под названием Марстен Хауз.
Ларри слишком долго занимался своей профессией, чтобы позволить принять своему лицу выражение пораженного громом человека.
— Вот как?
— Да. Мое имя Стрэйкер. Ричард Трокетт Стрэйкер. Все бумаги будут на мое имя.
— Отлично, — отозвался Ларри. По крайней мере, перед ним деловой человек, это видно сразу. — За Марстен Хауз запрашивают четырнадцать тысяч, хотя, думаю, что моего клиента можно будет убедить сделать небольшую скидку. По поводу старой прачечной…
— Не пойдет. Я уполномочен заплатить один доллар.
— Один?.. — Ларри наклонил голову, как это делает человек, чего-нибудь не расслышавший.
— Да. Прошу взглянуть.
Длинные пальцы Стрэйкера расстегнули замочек папки и достали несколько бумаг в голубом прозрачном конверте.
Ларри Кроккет нахмурился.
— Прошу вас прочесть. Это сохранит время.
Ларри отбросил пластиковый конверт и посмотрел на первый лист с выражением человека, делающего одолжение дураку.
На лице Стрэйкера появилась тонкая улыбка. Он достал из кармана пиджака золотой портсигар и зажег сигарету деревянной спичкой. Резкий аромат турецкого табака наполнил контору.
Следующие десять минут тишину в конторе нарушало только негромкое жужжание вентилятора и приглушенный шум уличного движения. Стрэйкер докурил сигарету почти до самого обреза и начал другую.
Ларри оторвался от страницы, побледневший и потрясенный.
