Оба произнесли хором: «А помните?..»
Они переглянулись, и на этот раз взгляд мисс Куген был еще выразительнее, когда раздался смех. Даже мистер Лэбри за стойкой поднял голову.
Они проболтали еще четверть часа, пока Сьюзен неохотно не вспомнила о своих делах и не пообещала быть готовой в половине восьмого. Они разошлись в разные стороны, изумляясь, как легко и естественно сплелись их жизни.
Бен задержался на углу Брок-стрит взглянуть на Марстен Хауз. Он вспомнил, что большой лесной пожар 1951-го уже дошел до самых дверей этого дома, когда ветер вдруг переменился.
«Может быть, ему следовало сгореть, — подумал Бен. — Может, так было бы лучше».
Нолли Гарднер вышел из здания муниципалитета и уселся на крыльце рядом с Перкинсом Джиллеспи как вовремя, чтобы увидеть, как Бен и Сьюзен вместе входят к Спенсеру. Перкинс курил «Пэлл-Мэлл» и вычищал складным ножом пожелтевшие ногти.
— Это ведь тот парень, что пишет? — поинтересовался Нолли.
— Ну.
— Это с ним была Сюзи Нортон?
— Ну.
— Интересно. — Нолли поправил форменный пояс. Звезда важно сияла у него на груди. За обоими этими предметами ему пришлось посылать в специальный магазин, город не мог себе позволить снабжать констеблей знаками отличия. У Перкинса звезда тоже была, но тот носил ее в жилетном кармане — поведение, для Нолли абсолютно непостижимое. Конечно, в Лоте все наперечет знали, что он — констебль, но есть же такая вещь, как традиция. И такая вещь, как ответственность. Если ты — служащий закона, ты должен думать об обеих. И Нолли о них думал.
Нож Перкинса соскользнул и царапнул тому палец.
— Дерьмо, — лениво произнес Перкинс.
— Он настоящий писатель, Перк?
— Конечно. В библиотеке три его книги.
— Правда или выдумка?
— Выдумка, — Перкинс отложил нож и вздохнул.
— Флойду Тиббитсу не понравится, что какой-то тип проводит время с его женщиной.
— Они не женаты, — возразил Перкинс. — И ей больше восемнадцати.
— Флойду это не понравится.
— По мне, Флойд может нагадить себе в шляпу и носить ее вверх ногами, — сообщил Перкинс. Он смел пепел со ступеньки, достал из кармана коробочку и спрятал туда окурок.
— Где этот писатель живет?
— У Евы, — Перкинс внимательно рассматривал поцарапанный палец. — Он заглядывал как-то в Марстен Хауз. Забавная у него была физиономия.
— Что значит забавная?
— Забавная и все. — Наслаждаясь солнцем, Перкинс достал новую сигарету. — Потом он навестил Ларри Кроккета. Хочет снять дом.
— Марстен Хауз?
— Ну.
— Он что, чокнутый?
— Может быть, — Перкинс смахнул с колена муху и проследил, как она унеслась, жужжа, в солнечное утро. — У старины Ларри нынче дел по горло. Я слыхал, он взял и продал Городскую Лохань. Уже пару дней, как продал.
— Что, эту старую прачечную?
— Ну.
— Да какому дьяволу она могла понадобиться?
— Не знаю.
— Ладно, — Нолли встал и подтянул пояс, — схожу, пожалуй, обойду город.
— Давай, — Перкинс зажег сигарету.
— Пойдешь со мной?
— Нет, я лучше посижу.
— О’кей. Пока.
Нолли спустился с крыльца, удивляясь, когда же наконец Перкинс уйдет на пенсию, чтобы он, Нолли, смог работать на полную ставку, а не на половинную, как до сих пор. Как, во имя Бога, можно расследовать преступление, сидя на ступеньках здания муниципалитета!
Перкинс следил за ним с ленивым удовлетворением. Неплохой парень Нолли, но страшно беспокойный. Перкинс достал нож и опять принялся за ногти.
Джерусалемз Лот был основан в 1765 (двухсотлетие отпраздновали фейерверком в парке, водворением шестерых пьяных в городскую кутузку и подожжением маскарадного костюма маленькой Дебби Форестер при посредстве отлетевшей искры), за добрых двадцать пять лет до того, как Мэн сделался штатом Америки.
Свое оригинальное имя город получил от чрезвычайно прозаического события. В давние времена жил в городе некий фермер по имени Чарльз Бликнеп Тэннер. Он разводил свиней. Самая большая свиноматка носила имя Джерусалем (Иерусалим). В один прекрасный день она проломила загородку, вырвалась на свободу в ближайший лес, где у нее сильно испортился характер. Тэннер на годы приобрел обыкновение предостерегать маленьких детей от своей собственности, перегибаясь через забор и каркая зловещим голосом: «Эй, держись-ка подальше от Иерусалимской округи, коли хочешь сохранить кишки в животе!»[1] Предостережение вошло в привычку, название тоже. Вот так в Америке даже свинья может достичь бессмертия.
Главная улица, прежде известная как Портлендский почтовый тракт, в 1896 году получила имя Элиаса Джойнтера. Джойнтер, пробывший членом Палаты Представителей целых шесть лет (до самой своей смерти от сифилиса в пятидесятилетнем возрасте), ближе всех подошел к роли исторической личности, которой Лот мог гордиться, — за исключением свиньи Джерусалем.
Брок-стрит пересекала Джойнтер-авеню точно в центре города и точно под прямым углом, а сам город образовывал почти правильный круг, лишь слегка выпрямленный на востоке речкой Роял. На карте все это очень походило на телескопический прицел.
Северо-западный сектор, или Северный Джерусалемз, был самой высокой и лесистой частью округи. Гряда холмов медленно спускалась у города, и на последнем из этих холмов стоял Марстен Хауз.
На северо-востоке лежали открытые земли. Роял текла, сияя на солнце, под маленьким деревянным Брокским мостиком, через сенокосы, мимо каменоломен, счастливо избегая пресловутых загрязнений. Единственным промышленным предприятием, которым Лот мог когда-либо похвалиться, была лесопилка, давно уже закрытая.
Не потревоженный пожаром юго-восточный сектор оставался самым красивым. Здесь земля поднималась снова, и с обеих сторон от Гриффиновой дороги она принадлежала Чарльзу Гриффину с его крупнейшей на юге молочной фермой. Со Школьного Холма можно было видеть алюминиевую крышу его огромного коровника, сверкающую на солнце, как гигантский гелиограф; а иногда, осенью, до Холма доносился дымок жженой стерни и виднелись вдалеке игрушечные пожарные машины, стоящие наготове, — урок 1951-го не забылся.
На юго-западе в город внедрились трейлеры, и все, что им сопутствует: автомобильные свалки, шины, банки из-под пива, крепкий запах сточных вод из кое-как устроенных отстойников. Домики — близкие родственники сараев, но сверкающие телевизионными антеннами самых престижных фирм. Дворики, полные детей, игрушек и мотороллеров; иногда прибранные, но чаще заросшие травой. Там, где Брок-стрит превращалась в Брок-роуд — у границы города, — в кафе Делла играли по пятницам рок-н-ролл. Для большинства городских ковбоев и их подружек это было местечко для выпивки или драк.
Линия электропередач маршировала через город с северо-запада на юго-восток, прорезая в лесу
