Сексуальная жизнь в Древнем Риме

какой Проперций говорит о своей страсти.

Но мы не будем заниматься критикой, пока не попытаемся нарисовать живую картину любви в понимании Овидия. Для начала можно сказать следующее: Овидий был в своем роде великим эротическим поэтом, но в его творениях мы не найдем расцвета истинных, глубоких и естественных переживаний, как в сочинениях Катулла и Проперция. Очевидно, его эротический опыт был обширен, он знал любовь и глубоко наслаждался ею, но его произведения, в отличие от сочинений других поэтов, не производят впечатления, что любовь была для него жизненным испытанием, что она потрясала его до глубин души и вынуждала исповедоваться в своих чувствах. Весьма характерно, что именно он написал «Науку любви» – изощренное руководство по гедонизму, недалеко ушедшее от откровенно порнографического руководства по физической любви. В этой книге любовь перестает быть великим и непреодолимым божеством, которое освящает или губит человеческую жизнь. Сама эта мысль показалась бы Овидию смехотворной. Любовь для него – способ превращения отвратительной необходимости в мимолетное удовольствие. Такое отношение – не что иное, как абсолютная фривольность.

Обратимся к наиболее известному эротическому творению Овидия. Будучи молодым двадцатидвухлетним поэтом, поверхностным и блестящим, он издал свою первую работу – «Любовные элегии» (43 год до н. э.). В целом общепринято, что эти фривольные и изящные элегии не описывают каких-либо глубоких духовных переживаний. Да, поэт описывает в них свою возлюбленную под псевдонимом Коринна, позаимствованным из греческой лирической поэзии; но, как сам Овидий сказал, в ней могла увидеть себя любая из нескольких его любовниц. Эти мастерские и изящные стихотворения – не более чем собрание тем из александрийской поэзии, которая в то время была широко известна и оказала влияние на всех римских элегических поэтов. Мы можем найти у Овидия подражание греческой комедии в длинной речи, которую сводня обращает к будущей жертве (i, 8); или циничное стихотворение, в котором поэт говорит, что не думает о женской верности, пока не знает имени другого ее любовника (iii, 14). Найдем мы и банальную мысль, что алчность и жадность ведут женщин к изменам (i, 10), и описание тщетных попыток разочарованного любовника разбить цепи, которые он обожает и ненавидит (ii, 9; iii, 11b). Есть здесь и призывы наслаждаться жизнью, пока ты молод (ii, 9) и пока твоя сила столь неистощима, что ты не можешь ограничиться одной женщиной (ii, 4). Поэт не упускает и популярную тему обращения влюбленного к рассвету (i, 13), и не менее популярную тему отъезда возлюбленной в дальние края (ii, 11). В одном из стихотворений юный поэт доходит до непристойностей (iii, 7), воображая себя в незавидной роли импотента.

Но вместо того чтобы продолжить этот обзор, приведем перевод одной из этих элегий. Ее содержание аналогично содержании элегии ii, 15 Проперция – момент высшего наслаждения любовным соитием. Сами эти стихотворения лучше всякой критики покажут разницу между возвышенной страстью Проперция и опытным сладострастием Овидия. Вот эта элегия (i, 5):

Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.
Поразморило меня, и на постель я прилег.
Ставня одна лишь закрыта была, другая – открыта,
Так что была полутень в комнате, словно в лесу, —
Мягкий, мерцающий свет, как в час перед самым закатом
Иль когда ночь отошла, но не возник еще день.
Кстати такой полумрак для девушек скромного нрава,
В нем их опасливый стыд нужный находит приют.
Вот и Коринна вошла в распоясанной легкой рубашке,
По белоснежным плечам пряди спадали волос.
В спальню входила такой, по преданию, Семирамида
Или Лаида, любовь знавшая многих мужей…
Легкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала, —
Скромница из-за нее все же боролась со мной.
Только, сражаясь, как те, кто своей не желает победы,
Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда.
И показалась она перед взором моим обнаженной…
Мне в безупречной красе тело явилось ее.
Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!
Как были груди полны – только б их страстно сжимать!
Как был гладок живот под ее совершенною грудью!
Стан так пышен и прям, юное крепко бедро!
Стоит ли перечислять?.. Все было восторга достойно.
Тело нагое ее я к своему прижимал…
Прочее знает любой… Уснули, усталые, вместе…
О, проходили бы так чаще полудни мои! [86]

В целом можно сказать, что «Любовные элегии» пронизаны тем же духом, что и более поздний шедевр Овидия – «Наука любви». Сам поэт говорит так (ii, 1):

Пусть читает меня, женихом восхищаясь, невеста
Или невинный юнец, раньше не знавший любви…
Лишь бы, красавицы, вы благосклонно слух преклонили
К песням, подсказанным мне богом румяным любви.

В элегии i, 8, 43 Овидий подводит итог своим представлениям о женщинах:

Чиста лишь та, которой не ищут;
Кто попроворней умом, ищет добычи сама.

Наконец, юный поэт отваживается на такое пожелание (ii, 10):

Пусть бестрепетно грудь подставляет вражеским стрелам
Воин, – бессмертье себе он через смерть обретет,
Алчный пусть ищет богатств и пусть, в кораблекрушенье,
Влаги, изъезженной им, ртом своим лживым хлебнет!
Мне же да будет дано истощиться в волнениях страсти,
Пусть за любовным трудом смерть отпускную мне даст,
И со слезами пускай кто-нибудь на моем погребенье
Скажет: «Кончина твоя жизни достойна твоей!»

Из этих слов создается впечатление, что Овидий в своем отношении к любви был изощренным сластолюбцем. Однако, как он сам рассказывает нам, он трижды женился, в первый раз – в ранней юности; но его семейная жизнь была несчастлива, пока его третья супруга, молодая знатная вдова, не принесла ему продолжительное счастье. О его внебрачных связях нам ничего не известно, а он сам признается в «Скорбных элегиях» (ii, 353):

Верь мне, привычки мои на мои же стихи не похожи:
Муза игрива моя, жизнь – безупречно скромна.
Книги мои в большинстве – один лишь вымысел лживый
И позволяют себе больше создателя их.
Книга – не оттиск души, но просто дозволенный отдых.
Если бы целью ее не было ухо ласкать…[87]

У нас нет оснований сомневаться в правоте этих слов. Они еще более интересны постольку, поскольку в наши дни известно, что ярко выраженные эротические натуры стремятся к сублимации тех своих желаний, удовлетворение которых может привести к конфликту с нравственностью, и эта сублимация часто выражается в создании произведений искусства. Вполне можно допустить, что большинство фривольных стихов Овидия созданы именно вследствие этой духовной необходимости. В длинной элегии, составляющей вторую книгу «Скорбных элегий», Овидий цитирует многих других поэтов, доказывая, что автор может реалистично описывать убийства и другие преступления, не совершая их. Современная психология идет дальше и говорит: «Это верно, так как автор не мог бы описать эти преступления столь впечатляюще, если бы он никогда не боролся с побуждением совершить их и подавлял это побуждение, творя произведение искусства».

Короче говоря, мы имеем основания предположить, что Овидий в действительности отнюдь не был изощренным сластолюбцем и соблазнителем, каким он предстает в своих первых стихотворениях. Он был пылким юным римлянином, жившим в эпоху больших потрясений, и выдающимся поэтом, от природы обладавшим живым эротическим воображением и глубоким знанием женского сердца. Если возразить, что юноша не может столь реалистично описывать подобные сцены, не имея личного опыта, мы ответим, что тот, кто говорит это, не понимает истинной природы искусства. Кроме того, образцами Овидию служили не только александрийцы, но и Катулл, Тибулл и Проперций, и легко доказать, что он открыто подражал им. Поэтому мы готовы принять на веру его утверждение, что вся его эротическая поэзия – более или менее игра воображения, с той лишь оговоркой, что по своему характеру он был склонен именно к эротической поэзии.

Но его величайшее произведение подобного рода – не те юношеские опыты, которые мы только что обсуждали, а принесшая ему гораздо большую известность «Наука любви», о которой Палдамус справедливо сказал: «Овидий снабжает читателя полным руководством по тактике любви… Влюбленный и возлюбленная выступают как игроки в шахматы: они оба стремятся играть, и им интересно лишь найти слабость в защите противника и воскликнуть: «Мат!» Однако не следует забывать, что Овидий во вступлении четко оговаривает, что его сочинение писалось не для замужних женщин или непорочных девиц, а с целью объяснить, как охотиться за женщинами легкого поведения. В его задачи входило не инструкции дать по выбору хорошей жены, а как найти симпатичную «подружку»