равно что… скажем, гранатомет! А в эпоху гранатометов уже никто не станет воевать в металлической броне! Нет смысла.
— Как же мы рубиться будем, княже? — недовольно протянул ушибленный ратник. — Без топориков- то?
Опять эти ненавистные топорики…
— И не надо, мужики, не рубитесь! — выкрикивал я, прохаживаясь вдоль строя обезоруженных громил. — Задачу даю другую! Садись на резва коня! Бери плеточку, да копьецо, да… мрежи-сети рыболовецкие! Вон те, что у берега развешаны. Скачи до ворогов поганых — и давай вокруг них ужом увиваться!
Лапотное воинство возбужденно загудело.
— У поганых кони тяжкобронны, неповоротливы! — кричал я. — А вы-то налегке! В руки не даваться! На копье не прыгать! Пущай неприятели стрелы мечут, пока тулы не опустошат! Стрелочки от вас отскакивают, а ваше дело — резвитеся-забавляйтеся! Хотите — копья в них кидайте, а хотите — сеточки набрасывайте…
Я вдруг осекся… В голову пришла звучная мысль: кажется, я только что создал казачью сотню. Первую в российской истории…
— Скакать-то весело будет, княже, — прогнусавил недоверчивый голос из шеренги ратников. — А ежели зажмут? Куды деваться без доспеха?
— Прижать вас могут только к воде, — строго заметил я. — Коли случится такое — не страшно. Коня кидайте, а сами в воду. Плавать, я чай, все научены! И — прямиком на дальний берег: отдыхать до утра. Небось погань-то в железодощатой броне не поплывет в погоню, ха-ха!
— Ха-ха! Хо-хо-хо! — радостно подхватила бородатая шеренга. Кажется, им особенно понравилась идея про отдых на дальнем берегу.
Ничего, лапотнички мои милые. Ваша задача — смешать ряды унгуннов и заставить тварей истратить попусту боекомплект разрывчатых стрел. Когда вражьи колчаны облегчатся, мы пустим за вами следом вторую волну всадников. И — будьте уверены: эти джентльмены будут как нельзя качественно защищены доспехами. А в руках у них будут очень длинные копья, очень тяжелые мечи…
Кажется, я даже доволен собой. Всего за десять минут успел придумать кое-что забавное: в конце десятого века взял и упразднил броню для легкой кавалерии. Голая тактика против разрыв-стрел; хитрость против магии… Посмотрим, кто победит.
— Все готово, — доложил десятник Неро через некоторое время. — Смертники уже в седлах и просятся в бой.
— Отлично, — сказал я, не отрывая жадного взгляда от амбразуры. — Посылайте их в атаку. Только… не надо называть их смертниками. Есть научный термин: «казаки». Постарайтесь запомнить, десятник.
Может быть, даже хорошо, что темно. И что я не могу видеть ужасы, творящиеся там, на южном конце полуострова, — только визги, да грохот, да злобное рычание монстров… А зачем нервничать зря? Теперь уж ничего не исправишь — вся надежда на ловкость казачков. Кстати, не все так плохо. Изредка сквозь лязг доносится рыкающий боевой клич стожаричей, а то вдруг полоснет по воздуху залихватский русский свист! Значит — еще живы, еще бьются…
— Поразительные новости, высокий князь! — задыхаясь, доложил десятник Неро. — Дозорный с башни клянется, будто видел унгунна с разрыв-стрелой в боку! И еще! Еще одну вражескую лошадь без седока, с волшебной стрелой, торчащей в нагрудной броне! Неужели враги стреляют друг в друга? Это… это какие-то чудеса…
— Отнюдь не чудеса, десятник Неро, а простая военная хитрость! — торжествующе заметил я. Ура! Мой коварный план, кажется, действует. Унгунны стреляют по вертким казакам — и попадают друг в друга! Казаки проносятся между вражьими каре и попадают под перекрестный огонь — но волшебные стрелы не причиняют им вреда! Волшебные стрелы летят дальше, притягиваясь к тяжким доспехам унгуннов из соседнего бунчука…
Теперь даже мой близорукий взгляд мог различить вдали, в гремящей и стонущей темноте эти значимые детали: огромные бронированные туши унгуннов, обвешанные рваными рыболовными сетями, истыканные разрыв-стрелами. Все! Казаки выполнили боевую задачу: поганые бунчуки рассыпались, войско Кумбал-хана больше не держит строй. Все чаще я вижу не жуткие маскированные морды коней и чудовищ, а — спины, крупы и стальные затылки. Враг смешался; злокачественная суета царит в стане Кумбала. А это значит…
— Пора пускать катафрактов и гридей, — спокойно сказал я Дормиодонту Неро. Тот взмахнул обнаженным мечом, хрипловато рявкнул долгожданный приказ — и началась вторая (надеюсь, последняя) фаза битвы: зазвенели славянские рожки, взревели греческие трубы — последний раз просияли в полусвете факелов белые стяжки заолешан, алые крещатые хоругви катафрактов. А потом ненужные факелы полетели на землю, и стальные дюжины, загодя выстроенные позади крепости, мягко обогнули развалины… Грохоча копытами по камням, пошли вперед, медленно разгоняясь для страшной атаки в копья.
Красиво и грамотно парни ушли в ревущие кровавые потьмы. Слева (то есть напротив бунчука гигантских дивов) я сосредоточил основные силы — 20 катафрактов и 20 жиробрежцев. В центре, супротив гвардейцев-угадаев, выставил 30 молодых великанов Гнетича. На правом фланге разместил пышнобородых глыбозерских ветеранов (20 человек) — им предстоит сразиться с песиголовцами.
Даже после хулиганского рейда казаков численный перевес остается за унгуннами. Однако теперь у врага, надеюсь, не осталось разрыв-стрел! Отныне все решает ближний бой…
Нет ничего беспомощнее, чем полководец, который послал свою армию в атаку и теперь ждет, чем закончится этот кровавый бред. От меня уже ничего не зависит. Я уже ничего не понимаю. Какие-то тени лютующими химерами мелькают вдали, в отсветах тлеющих пожарищ, и только щелкающие сполохи бело- голубых искр — то здесь! то там! — колючей молнией освещают клочок бранного поля, мгновенно выхватывая из мрака чей-то шипастый локоть, перекошенную небритую рожу… Вмиг видно, как — ура! — оседает бронированная лошадь! Колко мигнули острия копий, блеснули желтые глазки — и снова все погасло. А я смотрю и думаю: значит, еще не конец. Еще бьются.
Вот такая война.
Два с половиной часа князь Лисей просидел на гребне стены, вглядываясь в жуткую светомузыку частых искр на дальнем конце полуострова. Скоро рассвет… если нас не раздавят до утра — это победа. Взойдет солнце, и оживут солнечные прицелы алыберских катапульт… «Хорошо бьются, — вздохнул царь Леванид, тяжело поднимаясь на мой наблюдательный пост по шаткой лесенке с чуть обугленными перекладинами. — Ты почему, дорогой, опять не пьешь этого старого вина? Последний бурдюк остался!»
Я радостно схватил кожаный мешок, припал горькими губами к горлышку.
— Пей, дорогой, а лучше ложись спать, — улыбнулся в темноте голос его величества. — Как старый полководец тебе советую: вздремни. Если поганые придут — я тебя разбужу. Обещаю!
«Не спи, покудова не скатишься со стула… Ждем друга, нужен глаз да глаз», — прозвенело в голове. Опять грибоедовщина! Я в ужасе замотал головой — и вдруг…
— Смотрите! — Я вздрогнул и выбросил вперед руку. — Что там?
— Не разберу… — пробормотал царь, напряженно вглядываясь туда, где хрипело и лязгало. — Лошади… всадники… какая-то кавалерия движется сюда! Видимо, битва закончилась!
И верно, прежний яростный шум приутих — теперь сквозь отдаленные стоны раненых слышен только слаженный грохот копыт. Неужели возвращаются мои дружинники — все в крови, с трофеями и пленниками?! Я вскочил на ноги — сорвал с головы шлем и во весь рост выпрямился на белокаменном крепостном забрале. Сейчас они приблизятся… я хочу первым увидеть лица моих победителей!
Я ошибся. Я никогда не увижу лица моих победителей — из темноты выдвигались унгунны. Их осталось почти мало — всего пятьдесят израненных, изможденных тварей на спотыкающихся жеребцах. Но — они выжили в этом аду. Я вздохнул: на нас двигался последний и, видимо, гвардейский бунчук витязей-угадаев. Исколотые стрелами собственных неловких соратников, сплошь обвешанные ржавыми обрывками рыболовных сетей, они горделиво держали злые головы в изрубленных черно-золотых шлемах. Мало у кого сохранились щиты — зато каждый поднимал в руке изогнутый клинок — темный от крови и
