Данила вздохнул: главное — добраться до Калина. Остальное сделают священные имперские Стати. Так говорил старикашка Посух, и Данила верил престарелому спутнику. Особенно после чудесного преображения, происшедшего с Посухом в разгар Жиробрегского съезда: плешивый дедушка вдруг превратился в огромного старца с голубым светлоогненным взглядом. Теперь Посух опять сгорбился и шепелявил, как прежде, но Даньку больше не обманешь залатанной гороховой рубахой и соломенной бородой: старичок, очевидно, непростой — волшебный.
Одного Данька не мог понять: почему Посух ругает его за увлечение славянским чародейством? Отчего недолюбливает трофейного железного ворона и требует уничтожить конфискованные у Скараша магические порошки? Кстати сказать, старик строго-настрого запретил подкупать влажских девиц петрушкой — но Данила ослушался. Чтобы выгадать время, он готов задобрить кого угодно. Хоть русалок, хоть пиявок… лишь бы успеть спасти названого брата. Дружищу Потыка, перед которым Данила очень и очень виноват…
Часов около семи утра, еще до открытия Жиробрегского съезда Данила вышел из городской крепости и спустился к пристаням на «приречный торг»; нужно было купить суденышко для будущего путешествия по Влаге. Местные жители поначалу приняли Даньку за разбойника: слишком экзотично он выглядел в коганой броне, в накидке из кошьего меха с когтями, да еще с железным вороном на плече! Чтобы не возбуждать подозрений, Данила назвался заморским купцом, недавно прибывшим из Коганых земель. Это был верный шаг: имя Даньки из Морама не значилось в неписаном реестре славянских купцов Залесья, а к иностранным коммерсантам в городе относились с меньшей подозрительностью.
Поначалу Данька рассчитывал плыть на обычной лодке-однодревке — но совершенно неожиданно осознал, что… потрясающе богат. Зашел в медный ряд продать золотые коганые безделушки, прихваченные в доме у Жереха, и вдруг получил за них… без малого восемь серебряных гривен! Это при том, что средних размеров коч стоит не более трех гривен мелочью! Денег хватило не только на новый парус и накладные «боевые» борта — вскоре шестнадцать наемных гребцов-оборванцев уже заняли места на веслицах. Данькина служба безопасности, ранее состоявшая из двух дрессированных медведей и одной вооруженной Бусти, теперь пополнилась пятью наемными охранниками — молчаливые бородачи с топорами подрядились сопроводить коч до Висохолма.
А вот кормчий отыскался не сразу. «Меня звать Данэил из Саркэля, — говорил Данька, намеренно коверкая слова и вертя на пальце экзотический перстень Свища. — Меня нужно один хороший кормчий до града Калина»… Он предлагал за услуги лоцмана цельную гривну («мы в Саркэле очень богаты, меня можно платить много!»). Однако — заслышав, что отважный иноземный купец Данэил собирается идти Влагою до самого Калина, жиробрегские руслоходы отказывались продолжать беседу. Малая Челюсть… Тороканский Калин… слишком опасный маршрут. К счастью, уже на пристани к Даньке пристал слегка нетрезвый парень с белобрысым хохлом до уха и живыми карими глазами. Парень предложил услуги лоцмана и рулевого: «Я сам Чика-русловед, на Влаге всяк меня знает, а другого дурня до Калина вам точно не сыскать, батюшка коганый гость!» Так сказал Чика, смешливо морщась и дыша хмельным перегаром. Долговязый кормчий не слишком понравился Даньке, но выбора не было. Он заплатил Чике три ногаты вперед и приказал готовить коч к скорому отплытию.
После покупки новенького судна и найма людей осталось еще две гривны — и Данька бросился на поиски местных умельцев-алхимиков. К счастью, главный жиробрегский знахарь Суковат согласился продать кое-что из своих снадобий. Особенно Данька порадовался дурманистому порошку и спорам ржавого гриба. Припомнив, как ловко их давеча применяла Рута при обороне постоялого двора, Данила купил целый мешочек крепкого прошлогоднего дурмана. Кроме того, у Суковата отыскалась сон-трава в герметично засмоленном туеске, толченый корень краснобая, сушеный цвет одоленя, кукушкины слезы и почти целый горшочек змеиного сала. Данька не торговался. Он знал: в пути может пригодиться все — даже петрушка. Это в конце двадцатого века ее можно купить на любом московском рынке — и сожрать целый пучок в один присест, не ведая, что творишь… А здесь, в десятом веке совсем иные ценности: за пучок петрушки можно выменять торскую невольницу с тончайшей талией и белоснежными зубами!
Тьфу… Нынче не до юных невольниц! Данила тряхнул головой и, пробежав по горячим доскам от борта до борта, перегнулся наружу через высокий дощатый насад:
— Рута! Что там возишься? Отплывать пора!
Внизу, на шатких мостках пристани, стояли двое. Князь Лисей, высокий и худой — узкие плечи стянуты стальным кружевом доспеха, маленький шлем надвинут на лоб. Глаза светло-серые, как невский лед, медленно тающий где-нибудь у причала Петропавловской крепости. Кольчужные бармы наглухо сцеплены под сухим подбородком, уже потемневшим от щетины. Сам почти тщедушный, но выпрямленный, весь жесткий и гордый — будто не московский студент вовсе, а впрямь греческий княжич. И рядом с ним — девушка. Сумасшедшая сестрица Рута — рыжий костер косичек и нестерпимо синие брызги васильков в раскаленных волосах. Нет, эти цветы вплетены не случайно. Каширин мог поклясться, что Рута хочет понравиться Алеше Старцеву. Смешно сказать… Скорее всего, хладнокровный Старцев даже не заметит этих васильков, этой тщательной прически, над которой девушка трудилась чуть не полчаса, напряженно пыхтя и закусив губку…
— Братец, братец! Я просила у премиленького князя кольчужинки, и он мне подарил! — закричала Рута с берега, прыгая и гордо размахивая розовым кулачком, в котором что-то зажато. — Я взяла кольчужинки на память!
Данила промолчал. Поначалу не хотел брать ее с собой в Калин. Сумасшедший индейский детеныш в броне… Но потом передумал. Рута бегала по пристани, покупала стрелы для арбалета, с внушительным видом точила кинжальные лезвия и всерьез намеревалась участвовать высвобождении Михайлы. «Быстренько спасем братца Потыка, правда? И тогда мы наконец-пренаконец соберемся вместе! Два братика и сестричка!» — радостно хихикала Рута и норовила целовать в щеку. Она не догадывалась, что Данила — вовсе не родной брат, а всего лишь чужак, которому Потык временно доверил вышитую тесемку наследника Властовского…
Несколько раз Каширин пытался признаться Руте в этом обмане, но всякий раз откладывал. Возможно, слишком дорожил этими неловкими, родственными поцелуями в щеку. «Как я рада-радешенька, что нашла тебя, любименький братец!» — шептала девка, счастливо жмурясь и прижимаясь к Даниле тоненьким легким телом. Как бешеная княжна поведет себя, когда узнает, что Данька попросту лгал ей, называясь братом? Ведь она совершенно не стыдилась «любименького братца». Ходила при нем простоволосая, в одной рубашке. А сегодня утром даже… Данила скрипнул зубами… попросила проводить на реку для утреннего купания — и когда спустились к воде, начала раздеваться как ни в чем не бывало, не прерывая разговора и ничуть не краснея… Невинным, недрогнувшим голоском попросила «братца» потереть ее белую спинку «вот этой мягонькой тряпочкой»… Данила чуть не погиб тогда, на берегу. Наверное, Рута сильно удивилась, почему «братец» вдруг побледнел, наотрез отказался тереть спинку — убежал прочь и дожидался за кустами…
Да, с князем Алешкой она ведет себя иначе. Вмиг превращается из долговязого полуребенка в настоящую гордую княжну. Из шаловливого щенка — в молодую псовую борзую, эдакую аристократическую недотрогу. Стройна до неприличия, грудки стоят под тонкой кольчугой — и попробуй сказать лишнее слово…
— Мы отчаливаем, Рута! Забирайся на борт! — рявкнул Данила. Обернувшись к Старцеву, сухо добавил: — Прощай, князь Алеша. Даст Бог, еще свидимся.
Старцев опять начал уговаривать, но Данька не слушал. Он не мог остаться в Жиробреге. Он
— Я не играю в ваши великие игры, Алеша! — жестко сказал Данька прямо в суровое нахмуренное лицо кольчужного Старцева. — Я не хочу спасать человечество — дай Бог спасти хоть одного человека. Бывай, дружище… Сделаю дело — и возвращу тебе волшебные игрушки. Я вернусь. Я обещаю.
Сказал — и внутренне сплюнул: слишком по-голливудски прозвучали последние две фразы.
Довольно слов! Данька отвернулся — скользнул взглядом по кудрявым разноцветным затылкам
