спины Кумбал-хана! Подпрыгивая, покатился по траве… Нет, он не катится — а бежит, подпрыгивая на коротких кривых ножках! Это не пыльный мешок, это горбатый карла в камуфляжном рванье!
— Взять Плескуна, — быстро скомандовал я. Трое или четверо катафрактов, выдергивая лезвия, поскакали в погоню. Я поспешно спустился со стены — прыгая через обломки, побежал следом, на бегу нащупывая звенья золотой цепи за пазухой. Плескун — опасный чародей… Того и гляди — опять начнутся магические фокусы.
Один из катафрактов уже почти настиг горбатого беглеца — Плескун рывком обернулся, судорожно выставил руку с блестящим амулетом! Слишком поздно, мой уродливый друг: катафракт Сергиос махнул звонким мечом…
Я со стоном схватился за волосы. Нет!
Впрочем, напрасно испугался. Умный, сообразительный Сергиос ударил плашмя. Потом свесился из седла, схватил упавшего карлу за шиворот и высоко приподнял, встряхивая в железной руке, как тряпичную куклу.
Вот мы и встретились, дорогой Плескун. Не век же вам избегать близкого знакомства с Вещим Лисеем…
— Спасибо за работу, катафракт Сергиос, — кивнул я. — Теперь тщательно свяжите этого волшебника, конфискуйте все магические предметы, включая кольца и пуговицы, а потом посадите негодяя в мешок. После завтрака я буду его допрашивать.
Гордый Сергиос перекинул бесчувственное горбатое тельце поперек седла и поскакал к крепости. А я склонился над трупом витязя в черной броне. Восточный красавец Кумбал-хан был мертв. Видимо, мудрый Плескун, вываливаясь вместе с ханом из седла, успел перерезать ему горло. Чтобы лишить меня удовольствия лично допросить побежденного военачальника…
Я склонился над телом, поднял забрало роскошного ханского шлема, украшенного драконьими рогами. С философической грустью вгляделся в косые черты обескровленного лица. Вот sic и transit бренная gloria mundi[71]. Вот трагедия человеческого тщеславия. Бедный хан! Хотел объехать целый свет — и не объехал сотой доли.
Я вторично вздохнул. А Чацкого мне жаль. По-христиански так он жалости достоин. Был острый человек, имел душ сотни три… Да какие души! Зверские, напористые, с копьями и скрамасаксами.
— Высокий князь!
Я обернулся. Десятник Неро торопливо нахлестывая коня, приблизился и, оглядываясь через плечо, зашептал:
— Высокий князь! Сюда приближаются эти… неведомые люди из лодий. Может быть опасно, князь. Не лучше ли вернуться в крепость?
— Совсем не опасно, десятник Неро. Я прекрасно знаю, кто командует этой средневековой морской пехотой, которая появилась так своевременно и спасла нас от смерти.
Я выпрямился и поглядел туда, где из тумана вышагивали «фашисты». Впереди цепи двигался очень широкоплечий всадник на трофейном унгуннском жеребце. Я не мог видеть его лица. Однако темный силуэт и так говорил немало о таинственном «фашистском» военачальнике: длинные жесткие руки вцепились в узду, на квадратном плече сидит железный ворон-убийца, уже успевший вернуться к хозяину.
Минут через десять Каширин подскакал, откинул с головы кольчужный капюшон. Насмешливо сощурил спокойные глаза:
— Здравствуй, князь Алеша. Надеюсь, не помешал твоей беседе с унгуннами?
Я не успел ответить. Из толпы Данилиных ратников выскочил какой-то худенький синеглазый дружинник в серебристой кольчужке и с радостным визгом кинулся мне на шею.
ПОГРЕМУШКИ ПАТРИОТОВ,
дневник Данилы, богатыря Казарина, наследника Властовского
I
Солнечно полыхнув, широкое лезвие жадно вспороло ржаную бочину… Негнущиеся пальцы в железных перчатках осторожно извлекли из мешочка жменю суховатой петрушки (восемь кун за пучок!) и затолкали драгоценную зелень внутрь распахнутой ковриги. Данила шмыгнул носом, принюхиваясь к тонкому привкусу рыбьей тухлинки в речном воздухе, — ой недаром застучало, забурлило под дощатым настилом пристани… Быстро дернув рукой, бросил хлеб за борт. Коврига хлюпнула в теплую бронзово-зеленую муть, покачиваясь поплыла среди нежных ошметков ила, меж белых размокших перышек и древесной крошки — нет, не утонула.
Данила укоризненно покачал головой, достал из мешка второй каравай. Торговцы зельями предупреждали, что русалицы на Влаге жадные. Поэтому Данька решил не жалеть сладкой петрушки — все-таки по договору с водяными девками ладья добегает до поганого городища Калина чуть не вдвое быстрее! Это реальный шанс доплыть в тороканскую столицу прежде, чем тамошние жрецы насыплют погребальный курган над заживо похороненным русичем Михайлой Потыком. На этот раз Данька забил в хлебину тройную дозу волшебной начинки — по слухам, от петрушки водяная нечисть дуреет и торчит, как московские тинэйджеры от LSD. Плюх! Иное дело: коврига мгновенно пошла ко дну. Через миг, пуская пузыри, утонул и первый каравай, брошенный Данилой во Влагу. Русалки приняли условия договора.
Данька спрятал нож, радостно потер кольчужные ладони. Отныне и до захода солнца его маленькая темная ладья (а точнее говоря, двухмачтовый плоскодонный коч) считается спецтранспортом, коему разрешено идти по главному влажскому течению, развивая чудовищную скорость — до трех огнищ в час! Чудесно. Долетим по свежей струе до нережского городка Висохолма, а за ним Влага-матушка изгибается, меняется в цвете и осторожно вступает в каменистые глиноземья Малой Челюсти… Если не остановят в пути работнички лихого Стыри, если не обманут водяные наркоманки — даст Бог, завтра на рассвете увидим на горизонте неприступные крепости Калина.
Данила знал, как спасти Потыка. Не нужно разыскивать зачарованного Михайлу в тесных вонючих улицах поганой столицы. Не нужно с боем пробиваться во дворец Сторукан-хана и требовать, чтобы калинские жрецы сняли с Михайлы урочистое восточное заклятие. По словам загадочного старичка Посуха, достаточно просто извлечь из холщового мешка весомые, сияющие мягким золотом Стати Императоров Базилики. Взять крылатый скипетр в десницу, а крещатую державу в руку левую. Повернуться лицом к Востоку. Кратко помолиться о спасении названого брата, раба Божия Михаила. И — Стати сделают свое очистительное дело. Они выжгут-выпалят любую и всякую магию в радиусе зримого окоема. В подземельях Калина рухнут капища. Истощатся древние шаманские заговоры и утонченные наваждения новейших магов. Развеются как дым самые злоумышленные проклятия и сглазы. В том числе — свадебное заклятвие ханского рода Сторуканов, тяготеющее над овдовевшим русским богатырем.
Стотысячный Калин будет очищен от магии. Данила сделает это ради одного-единственного человека. Приворотные чары выветрятся, и разум вернется к Потыку. Взгляд серо-голубых глаз прояснится, волшебные кандалы тороканских шаманов перестанут жечь ноги. Михайло тряхнет головой, удивленно обернется: где я? Зачем собираюсь залечь в могилу вместе с бездыханным телом жены? Кто придумал весь этот экзотический нерусский бред? А ну-ка: тело — в землю, а коня — на запад, на родину!
