похлопывая Даньку по плечу. — Ты теперь на этой лодейке уплывешь за дальни горы, в землицу твою коганую! И товарищам своим расскажешь, чтобы никогда в наши края не хаживали, славных девиц-красавиц не воровали! Понял, коганый гостюшко?
Данила не ответил — резко обернулся на шум: по лестнице, ведущей на палубу из нижнего чердака, загрохотали шаги.
Вчетвером ярыжки все-таки сладили с бедной княжной. Вцепились и вытолкали Руту из темного подпалубка наверх — она уже перестала визжать и царапаться: шла молча, возмущенно сопя и гневно зыркая синими глазками из-под распавшихся огненных прядей. Толстый Гойдалка гордо шествовал впереди и тянул за веревку (они все-таки ухитрились скрутить Руте запястья грязной бечевой). Двое других подталкивали в узенькую, гордо выпрямленную спину. Наконец, последним на палубу выбрался, кашляя и похаркивая кровью, избитый Черепан. Мозолистой ладонью клейменый урод зажимал левый глаз, стремительно опухавший после умелого удара оскорбленной девушки.
— Больше никого не сыскали? — хладнокровно осведомился Стыря.
Черепан поморщился и отрицательно качнул страшной головой. Данила облегченно вздохнул: слава Богу, не нашли Посуха с Бустей. Должно быть, ловкий дедушка снова применил излюбленный прием маскировки — вместе с маленькой Бустей сделался невидимым для озлобленного человечьего взгляда…
— Вот добыча драгоценная, — восхищенно заметил Стыря, разглядывая Руту — напряженную и притихшую явно не к добру. — Глазки лазоревые… Щечки аленькие, маков цвет! Хороша…
Он пригладил оселедец, расправил плечи в ягодной рубахе и неторопливо шагнул к девушке. Подчиненные бандиты почтительно расступились. Гойдалка дернул за веревку: «Кланяйся батьке Хлестаному, чурова кукла! Кланяйся!» Рута фыркнула и еще выше задрала остренький, дрожащий от презрения носик. Данила заметил: тонкие ноздри раздуваются, как у разгневанной лошадки.
— Хороша… Тельцем беленька, кровь с молочком! — хрипло воркуя, Стыря приблизился. — Как тебя звать, пичуженька?
— Братец, я его ударю, — негромко сообщила Рута, быстро глянув поверх разбойничьего плеча на Даньку: широко распахнутые глазки посерели от волнения. — Честно-пречестно, Сейчас ударю.
Данила не успел ответить. Стыря изящно поклонился юной княжне, улыбнулся — и вдруг… хоп! прыгнул, навалился на Руту всем телом, с ходу запуская жесткую ладонь под кольчужку, под тщательно выстиранный подол вышитой рубашки!
Ярыги радостно заржали.
О ужас, подумал Данька. Стыря осмелился схватить княжну Руту за девственную задницу. Она убьет его.
Удар был жестоким. На этот раз Рута даже визжать не стала. Кратко выдохнув, с чудовищной бессердечностью ударила обнаглевшего Стырю жестким коленом в натруженную промежность.
Хлестаный устоял на ногах — оледенел с распахнутыми руками, ослеп от неожиданности (настоящая боль еще не пришла). Разумеется, Рута одним ударом не ограничилась — подскочила в воздух, красиво прогнулась в спине — и длинным, стройным копытцем врезала прямо в изумленную бандитскую рожу.
Несчастного Стырю оторвало от палубы и снесло прочь метра на четыре: он обрушился спиной в дощатый борт. В тот момент, когда Хлестаный ломал бритым затылком доски, княжна Рута уже цепко приземлилась и красиво, как металлическая балерина, развернулась вбок: туда, где с выпученными глазами тихо недоумевал пузатый Гойдалка, продолжавший зачем-то удерживать в руках конец бечевки. Толстяк думал, что Рута у него на привязи! Он ошибался. Данила обратил внимание на то, что девица бьется исключительно ногами. Оно и понятно: копыта гораздо длиннее, чем передние конечности. Гойдалка получил несколько менее жестокий удар металлическим каблуком в грудь — и, выпустив бечеву, откатился, пробивая широкую брешь в толпе соратников.
К сожалению, Рута не видела, как у нее за спиной уродливый разбойник Черепан размашисто заносит небольшой топор для страшного удара прямо в рыжеволосую девичью головку. Карающая Рута только что лягнула Ржавого и теперь с удовлетвореним наблюдала, как желтоусый разбойник проседает на колени, схватившись волосатыми ручками за живот. Рута была внимательной девочкой, но она попросту
К счастью, у Данилы был шанс долететь и дотянуться.
Данила был уже в прыжке. Он прыгнул за секунду до того, как потная ладонь Хлестаного вцепилась в упругую ляжку красавицы княжны. За секунду до вульгарной выходки разбойника Данька понял: битва началась.
Данила любил Руту и хотел, чтобы девушка жила долго. Поэтому не было смысла щадить Черепана. Данька ударил его обеими ногами прямо в бритую голову — довольно метко. Стоит ли говорить, что проворный урод Черепашка не смог удержать топор в руке. У Черепашки едва хватило времени на то, чтобы пролететь через всю палубу и шумно кувыркнуться за борт. Головой вниз.
Отработав любимый армейский удар, Данька рухнул на дощатый настил — прыгнул издалека, и правильно приземлиться уже невозможно: раздирая штаны, на заднице въехал в толпу разбойников. Три или четыре недруга одновременно упали сверху: костлявый локоть ткнулся в лицо! Занозистым пламенем обожгло ноги! Едва успел отбить чужую руку с занесенным кинжалом! Нет, не вырваться, испугался Данила. Его задавили, прижали к палубе… И тогда — выдернув руку из потных вражеских клешней, Данька сунул ее за пазуху. Судорожно нащупал небольшой туесок с засмоленной крышкой: сдавил в бесчувственном кулаке, круша ломкую бересту. Под пальцами скользко заскрипел вонючий порошок… Эх — на кого Бог пошлет! Уже корчась от серии жутких ударов в живот (два мордоворота навалились, а еще двое бьют ногами), Данька выбросил руку вверх — и разжал пальцы! Щедрая пригоршня волшебной пыли взлетела в воздух, расцвела мутно-белым пахучим султанчиком… Избитый Данька почти улыбнулся, чувствуя, как мгновенно тяжелеют веки и — зазвенело, защекотало в глазах от сладкой лености… Прямо перед ним багровая исцарапанная морда бородатого ярыги вытянулась и поскучнела, злобные голубоватые глазки закатились… Всем пора спать, подумал Данька — и первым провалился в мутно-молочное болото волшебного кошмара.
II
Не спи, встряхнись! Учись у птиц…
Воняя портупейной кожей и пулеметным маслом, ужасающий сержант Макаров склонился над спящим Данькой, загремел челюстями, распахнул огнедышащую пасть, и…
— РРРРРОТА! ПОДЪЕМ!!!
Данила взвился в воздух раньше, чем открыл глаза.
Тля! Босые пятки ударили в дощатый настил, бывший ефрейтор Сестрорецкого воздушно-десантного полка Каширин инстинктивно вытянулся и зафиксировал стойку «смирно». В голове будто качнулись чугунные шары: остаточная дрянь наркотического сна мутно забулькала в мозгу. Данька мужественно разлепил веки и увидел…
Никого.
Скосил глаза ниже — ага. Вот блестит на солнце чья-то розоватая плешь. Маленький старикашка по имени Посух стоял перед Данилой, ошарашенно теребил бороду и глядел снизу вверх голубыми глазками, округлыми от испуга.
— Ты чаво, родимый? — прошамкала окладистая борода. — Чаво кидаесси?
— Пффф, — сказал Данила; ноги его подломились, и он с размаху опустился задницей на горячие доски палубы. — Дедушка… Это вы, блин, орали «подъем»?
— Ну я, — согласился дед Посух, обмахиваясь соломенной шляпой. — Время за полдень, а он тут шпит-прохлаждаетца, понимашь. Тоже мне: рушшкий богатырь! Сам дрыхнет, а бедную Руту ражбойники
