(метра три в радиусе) плазменное солнышко. Плохие парни сразу бросают все дела и начинают бегать, горя и потрескивая весело, как Дом актера. А правильные парни созерцают сие и радуются. Среди геймеров такой прием называется «Пусть всегда будет солнце».
А Маринка-то — умница. Собрала неслабую армию — полсотни бронированных латников (я уже заметил длинную колонну всадников, попарно скакавших впереди) плюс спецотряд слепых кудесников с магическими гуслями. Узнать бы еще, с кем мы воюем? Обычно «Fireball» применяют против канализационных гоблинов, ночных големов, сталагмитных мочалистых червей и проч. Против тех, кто ненавидит яркий солнечный свет.
Тут я замер в своей бочке. Ну конечно! Эта коза в парандже вздумала свалить самого Траяна! Недаром расспрашивала про его уязвимые места. Уфф… Капли хладного пота выступили на челе. Неужели мы держим путь в пещеру самого могущественного из здешних волшебников…
— Как вы полагаете, коллеги, — выдохнул я. — Ваши волшебные солнышки могут поранить кого- нибудь из серьезных парней? Например… Траяна?
Розовощекий парнишка прыснул, а старик строго покачал желтоватой бородищей:
— Эка мысль сумасбродна! Самого Траяна!
— Почему бы нет? Потратить побольше маны, запустить в него три-четыре солнышка — залпом! А?
— Навряд сработает… — ответил слепой дедушка. — К тому же… не добраться до него, до Вещего! Он в горе сидит, и пещеру знойным заклятием запечатал. На порог ступишь — вмиг подрумянишься, ровно каравай в печи…
Забавный нюанс! Траян загородил вход в свою пещеру заклятием типа «Wall of Fire»[35]! Это нам знакомо. Сплошная стена плазмы — метров десять в толщину. Эдакий электрический гриль для незваных гостей. Ловко! Чувствуется рука мастера… Интересно, на что надеется Маринка?
Размышления были довольно грубо прерваны громом копыт и лязганьем стальной чешуи. Судя по мутно-серому щиту с жирным финифтяным пятном в центре, приближался господин Акундин.
— Приветствую вас, о Путник Без Пристанища, — вежливо сказал я.
— Как?! Великий баюн Штефан уже очнулся? — изумился всадник, качая изрубленным шлемом. (Вот сволочь! ударил по голове рукоятью меча и еще издевается.)
— Напрасно ты проснулся, — продребезжал голос из-под дырчатого забрала. — Возлюбленная Морена приказала выколоть тебе глаза. Лучше б ты спал. Со спящими получается быстрее.
Нормально? У меня просто нет слов.
Пока я бледнел и пускал пузыри, Акундин извлек из седельной сумки небольшой охотничий кинжал — корявый и тронутый ржавчиной.
— Будет немножко больно, — предупредил он. Стальной болван замешкался (выпустил поводья, уронил ножны и потерял стремя). Это спасло меня. С холодной ясностью я вдруг осознал, что происходящее — нелепо, несерьезно. Просто игра, мелькание виртуальных образов… А в любой игре главный герой неуязвим — по крайней мере на ранних фазах сюжета. Я настаиваю! Это золотое правило игротехники! Героя нельзя уродовать — как он будет очаровывать принцесс? Героя нельзя ослеплять — как он сможет потом «гневно блистать очами», «проницательно вглядываться», «таить улыбку во взгляде»?
Нечего бояться — напротив, нужно… атаковать! Злое спокойствие нахлынуло на психику. Раскаленный датчик харизмы на виртуальной консоли зазвенел, достигнув отметки +451. Я перевел взгляд на ржавый кинжал и презрительно сощурился:
— Слушай сюда, грязное чудовище без пристанища! Поначалу ты ничего не почувствуешь. Из моих холодных голубых глаз ударят лучи смертоносной радиации, они вонзятся тебе в гипофиз и прожгут две болезненные дырочки. Затем я произнесу краткое заклятие на чуждом языке, и ты удивишься, почему вдруг зазудело твое ожиревшее тело. Под сохнущей кожей заведутся небольшие, но очень прожорливые огненные червячки. Голодные и скользкие… Твоя левая рука внезапно хрустнет, отломится в локте и с неприятным мокрым звуком упадет на землю. Нет, она не останется лежать на месте. Быстро перебирая посиневшими пальцами, она будет бежать за тобой, припадая на подломленный мизинец и обиженно урча. Наконец, настигнув, радостно хлюпнет/высоко подпрыгнет и стиснет тебе горло. Пальцы будут сжиматься медленно. Сначала вылезут твои остекленевшие глаза, а потом…
— Ты поистине великий баюн, — восторженно прошептал седобородый слепец. Он слушал с видимым одобрением и даже изредка побрякивал струнами в такт моим словам.
— Попрошу не перебивать! — сухо сказал я. — Так вот, любезный Акундин! К вечеру твои уши скукожатся, и с тихим потрескиванием отслоится гниющий скальп. Сизый кончик языка высунется, подрагивая, из-под забрала… — Я покосился на остолбеневшего всадника и понял, что переборщил. Несчастный Акундин уронил кинжал и, кажется, медленно вываливался из седла. При этом он взирал на свою левую руку с таким ужасом, словно она уже приготовилась вцепиться ему в горло,
— Все это произойдет, если будешь плохо себя вести, — резюмировал я. — А теперь ступай. Иди и бойся.
— Не забывай: великий вебмастер все видит! — проорал я вослед удаляющемуся рыцарю и замолк, гордо держа голову, торчащую из пивного бочонка. Настоящий волшебник всегда может постоять за себя!
— Вот как надо песни слагать! — назидательно шептал меж тем старец на ухо розовощекому ученику. — Сразу видать вещего баюна: сказано круто, угрозисто, без сладких излишеств… А ты, Славию, растекаешься мыслию по древу. Мечешься, как шизый орел под облакы…
Парень слушал, уязвленно догрызая редьку. Лесная дорога вилась среди холмов, забираясь все выше — впереди громыхали железом всадники, изредка позванивал голос рога… Вдруг процессия остановилась, спереди донеслись крики: рыцари быстро спешивались, забегали оруженосцы.
— Все, кончился шлях! — меланхолически пояснил горбатый возница. — Отсель дорога только к дядьке Траяну, а он гостей-то не любит… Вона — по висячему мостику через пропасть — и прямо к нему в пещеру.
К телеге подлетело нечто суетливое, жужжа, как заведенный немецкий электровеник: барон Кульбитц фон Мракобрун черно-рыжей молнией выпрыгнул из клубов пыли.
— Форвертс! Шнеллер! — заорал, потрясая франкским мечом и разбрызгивая горячую слюну. — Ди боянен! Молшать! Слюшайт команда! Строиться колонна по три!
Слепые баюны неохотно сползли с телеги. Мне показалось, что худощавый Пустолей — мужик с окровавленной тряпкой на лице — едва стоит на ногах: розовощекому коллеге приходилось поддерживать его под локоть.
— Шайсен! Ферботен! Вертгегенштейндлихькайт! — проорал барон и на мгновение затих, моргая в моем направлении бледно-голубыми глазами. Видимо, он осознал, что пленник, посаженный в бочку, не в состоянии передвигаться самостоятельно. Я дружелюбно улыбнулся в ответ: возможно, рыжий германец додумается вытащить меня из проклятой тары. Зря надеялся.
— Айн-цвай, взяли! — взвигнул Кульбитц фон Мракобрун, подталкивая опешивших слепцов к бочонку. Увы — коллегам придется нести меня на руках…
Битый час колонна спешившихся латников, змеисто извиваясь по склону и жарко блестя доспехами, словно драконьей чешуей, взбиралась к вершинам Татраньского хребта. Стонущие от жары баюны несли меня на плечах, как умирающего генерала… бочка содрогалась, жутковато накрениваясь над пропастью. Внизу, в зубчатых теснинах шумно дышали горные потоки, цеплялись за скалы корявые деревца с обломанными ветвями. Еще ниже темной массой двигались буковые леса, нежно зеленели пастбища — отсюда до них не менее 1,5 тыс.м. Пять минут скоростного спуска. Достаточно один раз уронить мою бочку — и ее уж не догнать, нет-нет! Весело покатится, набирая обороты и подпрыгивая на валунах, вниз, в пропасть.
— Шнеллер! Швидче! Бистро! — повизгивал неутомимый барон, прыгая по камням. Вереница латников взобралась на самый хребет: врезало холодным ветром, с обеих сторон открылась гулкая сизо-зеленая пропасть, нервно дрожащая ртутными прожилками горных потоков. Наш караван, видимо, был почти у цели. Золотистый паланкин в голове процессии остановился: Маринка объявила минутный привал перед атакой. Ужас! Уже видна огромная пещера у седой растрескавшейся вершины…
