По крайней мере в том, что касается интересующего нас вопроса. Впрочем, вопрос этот [о соотношении Понятия и Времени. — А. П.] выражает существенное содержание любой философии, так что можно сказать, что вообще имеется пять несводимых друг к другу, т. е. существенно различных, типов философствования: один из них — невозможный тип (возможность первая — Парменид — Спиноза); три — более или менее возможны, но недостаточны (возможность вторая — Платон, Аристотель, Кант); и один тип — истинный, но его, однако, надлежит развивать, осуществлять, ибо лично мне кажется, что он еще недостаточно продуман (эту третью возможность представляют Гегель и Хайдеггер).
Очевидно, что 2-й вариант (новоевропейский) не может быть подразделен так же, как первый (античный), поскольку не может быть Времени в Вечности. Были, однако, христианские философы, которые допускали — эксплицитно или имплицитно — такую возможность; но они или играли словами, лишенными смысла, или, не отдавая себе в том отчета, претворяли в жизнь гегелевский (или атеистический) тип философствования.
* В русском переводе «Феноменологии духа», как правило, — «наличное бытие» (прим. перев.).
Обобщая, можно сказать, что такова схема всякого монотеистического Знания, т. е. всякого Знания, которое признает трансцендентность и только одно трансцендентное. И можно сказать, что любая философия так или иначе признает трансцендентность, исключение составляют акосмизм Парменида — Спинозы (первая возможность) и атеизм Гегеля (третья возможность).
У Платона мистические устремления очень ощутимы: sv ауаЭоу «раскрывается» в безмолвии и через него.
Христианин, однако, допускает, что решение Бога согласно с человеческим разумом.
На самом деле слово это или совсем лишено смысла, или обозначает ту самую Негативность, о которой говорит Гегель и которую имеют в виду и Декарт, и Кант, хотя и не эксплицируют ее. Но сейчас это неважно.
* Мист — исходно «молчун», «молчащий», т. е. давший обет молчания. Если мистик «отрекся от речи», он все равно говорит (прим. перев.).
Гегель, это правда, переворачивает фразу, говоря, что только свободное сущее может разговаривать; но он также считает, что между языком и свободой существует тесная связь.
То же представление дает о себе знать также и в учении о первородном грехе: в Адаме совокупный человек свободно решает раз и навсегда. Здесь сам выбор совершается во времени, но отнесен он не ко времени, а к вечному Божественному установлению, Бог же пребывает вне Времени. Что же касается собственно человеческой свободы, то это камень преткновения для любой теологии, в частности христианской. Но даже если божественный выбор совершается в со-работничестве с человеком (что само по себе уже смахивает на «ересь»), Бог судит человеческие поступки все зараз, так что свобода остается разовым деянием, совершающимся вне времени и отсылающим к Вечности.
Тогда как у Гегеля совершается только один оборот.
Платон с этим соглашается: Единое невыразимо.
