объясняли сближение любовью По данным опроса участников молодежной конференции в 1929 г., до 18 лет начали половую жизнь 77,8 процентов мужчин (из них 16 процентов - в 14 лет) и 68 процентов женщин. Комсомольские активисты были и самыми сексуально-активными.[65]
По подсчетам Сергея Голода, обобщившего итоги нескольких крупнейших исследований 1920-х гг., добрачные связи имели в среднем от 85 до 95 процентов мужчин и от 48 до 62 процентов женщин. Мужчины в среднем начинали половую жизнь между 16 и 18 годами, а среди тех, кто к моменту опроса уже имел сексуальный опыт, примерно четверть потеряли девственность еще до 16-летия. Женщины начинали половую жизнь позже мужчин, но разница между полами постепенно уменьшалась. В качестве ведущего мотива вступления в связь и начала половой жизни женщины называли 'любовь' (49 процентов), 'увлечение' (30 процентов) и 'любопытство' (20 процентов), мужчины - 'половую потребность' (54 процента), 'увлечение' (28 процентов) и 'любопытство' (19 процентов).
Никого не удивляют и внебрачные связи. По данным Голосовкера, их принципиально оправдывали около половины студенток, а фактически имела каждая третья. Среди опрошенных Барашем рабочих металлистов и машиностроителей половина имела внебрачные связи. Среди опрошенных Гуревичем и Гроссером харьковчан, мужчины объясняют это 'разлукой с женой' (38 процентов), 'увлечением' (25 процентов), и 'неудовлетворенностью семейной жизнью' (14 процентов), а женщины - 'разлукой с мужем' (38 процентов), 'неудовлетворенностью семейной жизнью' (21 процент) и 'неудовлетворенностью половыми отношениями с мужем' (17 процентов).
Экстенсивные половые связи, в сочетании с низкой сексуальной культурой и практическими трудностями в 'добывании' противозачаточных средств, которые были дефицитны или слишком дороги, заставляли молодых людей изворачиваться, кто как умел. Одесские студенты, опрошенные Д. Лассом, чаще всего пользовались презервативами (308 ответов), прерванным сношением (265 ответов) и химическими средствами (51 ответ), но это не спасало от нежелательных беременностей и абортов.
В 1926 году в России было легально, в больницах, сделано 102709 искусственных абортов[66] 39 процентов их приходилось на Москву и Ленинград, 30 процентов - на областные и районные центры и 16 процентов - на маленькие города. На селе, где проживали в это время 83 процента всех женщин, делалось только 15 процентов всех абортов. Значит ли это, что в деревне жизнь была проще? Нет. Опрос 1087 крестьянок из 21 деревни Смоленской губернии показал, что хотя почти половина из них пыталась как-то предохраняться (467 практиковали прерванное сношение и 22 - спринцевание), каждой четвертой из них приходилось прибегать к искусственному аборту, который был вторым по распространенности методом контроля рождаемости.
Исследователей, особенно врачей, беспокоил рост венерических заболеваний и проституции. По данным проведенного в 1925 году опроса пациентов 2-го Московского Венерологического диспансера, 45 процентов мужчин и 81 процент женщин о природе и профилактике вензаболеваний вообще ничего не знали[67] Причем от 54 до 88 процентов всех заболеваний имели своим источником проституцию, которая в эпоху НЭПа, естественно, была широко распространена.
Теоретически Советская власть была категорически против любых форм проституции. Созданная в 1919г. Межведомственная комиссия по борьбе с проституцией в опубликованных в конце 1921 г. тезисах утверждала:
1. Проституция тесно связана с основами капиталистической формы хозяйствования и наемным трудом.
2. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм - могила проституции.
3. Борьба с проституцией - это борьба с причинами, ее порождающими, т. е. с капиталом, частной собственностью и делением общества на классы.
4. В Советской рабоче-крестьянской республике проституция представляет собой прямое наследие буржуазно-капиталистического уклада жизни.[68]
При этом, как подчеркивал в 1924 г. ведущий медицинский эксперт по этим вопросам, заведующий венерологической секцией наркомата здравоохранения профессор В. М. Броннер, 'основное положение, из которого мы исходим при построении нашей работы, - это то, что борьба с проституцией не должна быть заменена борьбой с проституткой. Проститутки - это только жертвы или определенных социальных условий, или тех мерзавцев, которые втягивают их в это дело'.[69]
Но как реализовать эти благородные намерения? С переходом к НЭПу проституция не только выросла, но и демократизировалась. Если в 1920 г., по данным С. Я. Голосовкера, услугами проституток пользовались 43 процента рабочих и 41,5 процентов представителей других слоев городского населения, то в 1923 г. эти цифры увеличились до 61 и 50 процентов.[70]
В Москве самыми известными злачными местами были Трубная площадь и Цветной бульвар, в Ленинграде - Лиговка и Невский проспект. О том, что проституция была тесна связана с общей социальной дезорганизацией, убедительно свидетельствуют данные о социальном происхождении проституток, собранные С. Вольфсоном: 43 процента проституток составляли крестьянки, 42 процента - выходцы из разоренных революцией 'бывших людей', 14 процентов - рабочие.[71]
Что с этим делать - Советская власть не знала. Сначала, продолжая гуманистические предреволюционные традиции, акцент делался на социальной и иной помощи. Но как только выяснилась неэффективность этой политики, она уступила место административно-бюрократическим и милицейским репрессиям. Если в 1920-х годах эти две линии волнообразно чередовались, то в 1930-х берется курс на принудительное трудовое воспитание в специальных колониях и лагерях. 'С 1929г. борьбу с продажной любовью стали вести сугубо административными репрессивными методами. Развернулось плановое уничтожение 'продажной любви' как социального зла, несовместимого с социалистическим образом жизни. В то же время государство преследовало и другую цель. Собирая проституток в спецучреждениях и насильно заставляя их работать, оно покрывало потребность в дешевой, почти даровой рабочей силе'.[72]
Переход от политики уничтожения причин проституции к репрессивной политике уничтожения самих проституток принес определенные плоды. Профессиональная проституция ушла в подполье, стала менее видимой и, возможно, менее распространенной. Тем не менее она не исчезла, и власти это прекрасно знали. Оставался единственный способ, тот, к которому прибегали в случае всех других 'отрицательных' явлений, будь то межнациональная вражда или политическая апатия, - на проблему просто закрыли глаза, сделав вид, будто её вообще не существует...[73]
Но вернемся в 1930-е годы. Насколько радикальными были все эти сдвиги, если рассматривать их не вообще, а в конкретном историческом контексте? Прежде всего, как отмечает С. Голод, данные сексологических опросов 1920-х годов свидетельствует скорее о разрушении традиционных норм и ценностей, чем о становлении новых. Принесенная Октябрьской революцией 'сексуальная свобода' была 'свободой от', а не 'свободой для'. Люди почувствовали себя освобожденными от некоторых прежних норм и ограничений, но они не знали, что им с этой свободой делать, куда идти. А без этого 'негативная' свобода неполна.
Не так уж радикальны были и сдвиги в установках. Как пишет американский историк Шила Фитцпатрик, проанализировавшая данные о сексуальном поведении советского студенчества 1920-х годов, 'они свидетельствуют скорее о живучести традиционных сексуальных стандартов, включая мужское господство и осторожное женское целомудрие, чем об освободительной сексуальной революции'[74]
Хотя многие московские и одесские студенты скептически отзывались о семье, браке и любви, доля состоящих в браке мужчин и женщин среди них значительно выше, чем среди дореволюционного студенчества, опрошенного Членовым в 1904 году (правда, надо учесть повышение среднего возраста послереволюционного студенчества и особенности его социального происхождения).
Сексуальная активность молодежи также была значительно меньше, чем рисовала тогдашняя пресса. Среди одесских студентов-мужчин 10 процентов оказались девственниками, еще 10 процентов, хотя и имели в прошлом какой-то сексуальный опыт, в период проведения анкеты, видимо, сексом не занимались, а 50 процентов сказали, что имеют секс 'случайно'. Раз в неделю и чаще половые сношения имели только 29 процентов опрошенных, что даже несколько меньше числа женатых студентов. Неудивительно, что три
