четверти опрошенных юношей считают себя сексуально обездоленными и неудовлетворенными, жалуясь, что усиленный труд и плохое питание делают их сексуально бессильными. 41 процент одесских студентов заявили, что страдают от импотенции, 'полной' (135 респондентов) или 'относительной' (603 ответа). Для сексуальных оргий, красочно расписываемых в художественной литературе эпохи НЭПа, студенческая молодежь не имела ни сил, ни денег, ни времени, ни бытовых условий.
Не по средствам им и проституция. Среди студентов Московского университета, опрошенных Членовым в 1904 году, начали свою сексуальную жизнь с проститутками 42 процента и 36 процентов - с домашней прислугой. Среди московских студентов, опрошенных Гельманом, проститутками были инициированы только 28 процентов, а горничных в их семьях вообще не оказалось; среди молодых омичей, опрошенных Клячкиным, соответствующие цифры составили 20 и 14 процентов, а среди одесситов - 14 и 9 процентов. Первый сексуальный опыт приобретается теперь не с наемными женщинами, а с подругами из своей собственной социальной среды (38,4 процента по данным Баткиса, 26 процентов - по данным Клячкина).
Морально-психологическая раскованность студентов также относительна. Особенно много комплексов, как и в дореволюционные времена, связано с мастурбацией. Большинство одесских и омских студентов испытывают страх и отвращение к ней: 'Что касается лично меня, я думаю, что она отрицательно повлияла на мою память, которая заметно ослабела'; 'В результате десяти лет ежедневной мастурбации, я чувствую, что превратился из человека в чудовище'. От 43 до 49 процентов опрошенных утверждали, что никогда, ни в прошлом, ни в настоящем не мастурбировали. В 1904 году так ответили только 27 процентов. По- видимому, это объясняется прежде всего различиями в социальном происхождении студентов (выходцы из рабоче-крестьянской среды еще не усвоили, что мастурбация 'не так страшна, как ее малюют').
Лишь крайне редкие молодые люди готовы признать наличие у себя гомосексуального опыта. Гельман и Клячкин нашли по два таких случая. Ласе - троих. Рабочим и особенно крестьянским парням было гораздо легче признать факт сексуальных контактов с животными - это признали по 8 процентов выходцев из крестьянской среды в вузах Одессы и Омска - чем с мужчинами.
Во всех опросах явно чувствуется двойной стандарт. Если мужчины озабочены вынужденным сексуальным воздержанием, импотенцией и мастурбацией, то женщин гораздо больше беспокоит наличие сексуальных отношений. По сумме четырех студенческих опросов, 55 процентов женщин заявили, что являются девственницами, 37 - что они замужем или были замужем; из незамужних сексуально-активными оказались только 13 процентов. И хотя только треть студенток выходили замуж девственницами, большинство из них потеряли невинность не со случайными партнерами, а с будущими супругами. Какие уж тут 'афинские ночи'!
Взгляды молодых людей часто радикальней их поведения. Многие из них скептически отзываются о браке и семье, говорят, что не верят в любовь. Каждый десятый студент высказывается за 'свободу любви'. Но их собственный жизненный опыт говорит о другом. Например, лишь 44 процента одесских студентов- мужчин сказали, что верят в существование любви, испытали же ее 63 процента!
По мнению Киркпатрик, освободительное влияние революции чувствуется в безоговорочном принятии студентами незарегистрированного брака, развода и аборта. По другим вопросам они скорее консервативны. 'В действительности, опросы показывают, что каких бы правил поведения ни придерживались студенты, меньше всего их можно обвинить в сексуальной беззаботности. Многие отвечали на вопросник так, как будто с ними советовались о государственной политике. Мужчины согласны в том, что секс - очень серьезное дело, и создаваемые им проблемы не могут быть решены отдельными индивидами. Правительство должно открыть бесплатные бордели или обязать студенток удовлетворять мужские сексуальные потребности или запретить мужчинам, имеющим детей, оставлять своих жен, или облегчить брак, повысив студенческие стипендии. В любом случае, 'половой вопрос в студенческих условиях чрезвычайно сложен и должен решаться в общегосударственном масштабе'.[75]
Короче говоря, при всех материальных трудностях, нормативной анархии и неразберихе первых послереволюционных лет, молодежный человеческий материал был весьма пластичен и чуток к идеологическим подсказкам, которые он был готов претворить в собственную жизнь.
Какую же сексуальную идеологию и политику могли предложить и предложили большевики?
В начале 1920-х годов существовали две главные позиции в этом вопросе.
Первая, либеральная, точка зрения была сформулирована Александрой Коллонтай в нашумевшей статье 'Дорогу крылатому Эросу!' (1923):
В годы обостренной гражданской войны и борьбы с разрухой- для любовных 'радостей и пыток' не было ни времени, ни избытка душевных сил... Господином положения на время оказался несложный естественный голос природы - биологический инстинкт воспроизводства, влечение двух половых особей. Мужчина и женщина - легко, много легче прежнего, проще прежнего сходились и расходились. Сходились без больших душевных эмоций и расходились без слез и боли.... Проституция, правда, исчезала, но явно увеличивалось свободное, без обоюдных обязательств, общение полов, в котором двигателем являлся оголенный, не прикрашенный любовными переживаниями инстинкт воспроизводства. Факт этот пугал некоторых. Но на самом деле в те годы взаимоотношения полов и не могли складываться иначе... Классу борцов в момент, когда над трудовым человечеством неумолчно звучал призывный колокол революции, нельзя было подпадать под власть крылатого Эроса... Но сейчас картина меняется- Женщина и мужчина сейчас не только 'сходятся', не только завязывают скоропроходящую связь для утоления полового инстинкта, как это чаще всего было в годы революции, но и начинают снова переживать 'любовные романы', познавая все муки любви, всю окрыленность счастья и взаимного влюбления.[76]
Как видно из этой пространной цитаты, Коллонтай отнюдь не отрицает серьезности любовных отношений. Напротив, она выступает против 'полового фетишизма' и гедонизма, пренебрежительно считая случайные связи периода гражданской войны всего лишь проявлениями недостойного большевика полового инстинкта.
Однако для коммунистических ортодоксов точка зрения Коллонтай была слишком радикальной. Она противоречила как привычному аскетизму старых революционеров, так и соображениям политической целесообразности. Уже в 1923г. с критикой Коллонтай выступили такие влиятельные деятели партии как Полина Виноградская (которая выражала также мнение Надежды Крупской), ректор Коммунистической академии Михаил Лядов, теоретик марксизма Давид Рязанов, нарком просвещения Анатолий Луначарский и Софья Смидович.[77]' По словам Виноградской, 'любовью занимались в свое время паразиты печорины и Онегины, сидя на спинах крепостных мужиков. Излишнее внимание к вопросам пола может ослабить боеспособность пролетарских масс'.[78]
Вторую, более жесткую и догматическую позицию занимает Арон Борисович Залкинд (1888-1936), автор популярных книг 'Революция и молодежь' (1924), 'Половой фетишизм: К пересмотру полового вопроса' (1925) и 'Половой вопрос в условиях советской общественности' (1926). Врач-психотерапевт по образованию, сначала активный психоаналитик, а затем - ярый гонитель советского фрейдизма, один из основоположников педологии,[79] Залкинд признает наличие у человека биологического полового влечения и вред 'половой самозакупорки'. Но одновременно он предлагает целиком и полностью подчинить сексуальность классовым интересам пролетариата.
Вот его знаменитые 'Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата':[80]
Допустима половая жизнь лишь в том ее содержании, которое способствует росту коллективистических чувств, классовой организованности, производственно-творческой, боевой активности. Так как пролетариат и экономически примыкающие к нему трудовые массы составляют подавляющую часть человечества,
