Сексофобия в действии
Дело не только в том, что половой инстинкт творит свой собственный мир, который неподвластен партии, а значит, должен быть по возможности уничтожен. Еще важнее то, что половой голод вызывает истерию, а она желательна, ибо ее можно преобразовать в военное неистовство и в поклонение вождю... . Как еще разогреть до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо? Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу.
Принято думать, что большевистский крестовый поход против секса начался в 1930-х годах как часть общего процесса сталинского закручивания гаек и подавления личности. В этом мнении есть доля истины. 'Сексуальный термидор' как один из элементов общей социально-политической реакции действительно начинается в 1930-х гг. В 1920-х годах в СССР были и эротическое искусство, и сексологические опросы, и биолого-медицинские исследования пола. Однако все это, и особенно 'декадентское' эротическое искусство, которое явно не вписывалось в образ 'пролетарской культуры', существовало и развивалось не благодаря партии, а вопреки ей. Просто до поры до времени партия не могла их запретить и вынуждена была ограничиваться полумерами.
Например, 3 июля 1924 года, отмечая распространение среди молодежи фокстрота, шимми и других западных танцев, совместный циркуляр Главлита и Главного комитета по контролю за репертуаром и зрелищами давал им такую оценку: 'Будучи порождением западноевропейского ресторана, танцы эти направлены на самые низменные инстинкты. В своей якобы скупости и однообразии движений, они, по существу, представляют из себя 'салонную' имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений- В трудовой атмосфере Советской Республики, перестраивающей жизнь и отметающей гнилое мещанское упадничество, танец должен быть иным - бодрым, радостным, светлым'.[90]
Это были только цветочки. История советской культуры вся, от начала и до конца, состоит из сплошных идеологических кампаний и проработок, в которых сексофобия играла видную роль. Запретам подвергалась не только более или менее прямая, откровенная эротика, но практически все, что было связано с сексуальностью или могло быть истолковано как намек на нее (а что нельзя в этом духе истолковать?)
Вот несколько взятых буквально наугад цитат из записных книжек Ильи Ильфа:[91]
Выгнали за половое влечение'. 'Диалог в советской картине. Самое страшное - это любовь 'Летишь? Лечу. Далеко? Далеко. В Ташкент? В Ташкент'. Это значит, что он ее давно любит, что и она любит его, что они даже поженились, а может быть, у них есть даже дети. Сплошное иносказание'.
В фельетоне 'Саванарыло' (1932) Илья Ильф и Евгений Петров рассказывают, как редактор, предварительно заперев дверь на ключ, выговаривает художнику за его рекламный плакат:
Увы, это только кажется гротеском. Я хорошо помню, как в 1950-х годах дирекция Лениздата отказалась печатать в качестве иллюстрации к брошюре по эстетике фотографию Венеры Милосской, объявив ее 'порнографией'. Дело дошло до секретаря обкома партии по пропаганде, который, в порядке исключения - как правило, ленинградские секретари даже на общем сером фоне отличались дремучестью и нетерпимостью, - оказался достаточно интеллигентным и защитил честь Венеры Милосской. Вряд ли он стал бы это делать, если бы статуя принадлежала советскому скульптору.
В 1936 году, когда 'прорабатывали' Дмитрия Шостаковича, одно из обвинений в адрес его оперы 'Леди Макбет Мценского уезда' состояло в том, что музыка натуралистически изображает скрип кровати.
Обвинения в эротизме и 'нездоровых сексуальных интересах' - здоровых сексуальных интересов у советского человека по определению не было и быть не могло! - использовались едва ли не во всех идеологических кампаниях и 'проработках'. Главный сталинский идеолог Андрей Жданов в 1946 г. с презрением говорил об Анне Ахматовой: 'не то монахиня, не то блудница', а Никиту Хрущева в 19б0-х приводило в ярость обнаженное женское тело на картинах Фалька. Обнаженное мужское тело было еще более невозможным.
Отношение к телу - одна из важнейших ценностных ориентации любой культуры. Тело - не простая физическая, природная данность, а социальный конструкт.
Гротескное тело средневековой народной смеховой культуры, 'фигурирующее во всех выражениях неофициальной и фамильярной речи, -
Напротив, для телесного канона, появившегося в начале нового времени, характерно
В традиционной русской культуре водораздел между 'духом' и 'плотью' и между телесным 'верхом' и 'низом' был особенно высоким и непроницаемым. Советская власть усугубила эти символические и часто условные запреты массовой бедностью, жестким полицейским единообразием и ханжеским табу слов.
Марксистская идеология подозрительно относилась к таким понятиям как 'дух', 'душа' и 'духовность' - от них попахивало идеализмом и религией. Но если внимательно рассмотреть нормативный канон 'советского человека', окажется, что он не только бездуховен, но и бестелесен. Точнее говоря, это бездуховная бестелесность.
Хотя советская философия считались материалистической, образ человека, которым она оперировала, был нематериальным. В двух послевоенных изданиях БСЭ тело представлено двумя статьями 'Тело алгебраическое' и 'Тело геометрическое', да еще 'телесными наказаниями' и 'телесными повреждениями'. В 'Философской энциклопедии' редкие упоминания о 'теле', 'телесной субстанции' и 'телесности' почти все