жены, потерявшие невинность до свадьбы, прибегают к уловкам, не допуская полового сношения 'до бани', ссылаясь на месячные очищения или сильные боли. Однако молодой супруг вправе упрекать жену и открыто обвинять в нецеломудрии, если обнаружится виновник, обольститель. С этого момента случай предается гласности и осуждается общественным мнением, молвой.' Вообще 'нецеломудрие невесты - основная причина семейных раздоров'.
Большие споры вызывают особенности русской карнавальной, 'смеховой' культуры. В Западной Европе она служила своего рода мостом между 'высокой' и 'низкой' культурой. В карнавале, исполненном веселья и эротики, участвовали все, даже духовные лица, причем в нем не было деления на исполнителей и зрителей. По выражению М. Бахтина, здесь 'все активные участники, все причащаются карнавальному действу. Карнавал не совершают и, строго говоря, даже не разыгрывают, а живут в нем, живут по его законам, пока эти законы действуют'.
В России, как указывают Юрий Лотман и Борис Успенский, мера игровой раскованности была гораздо уже. Знатные лица, тем более - духовные сами не участвовали в плясках и играх скоморохов, относясь к ним просто как к смешному зрелищу. Провоцирование смеха ('смехотворение') и чрезмерный 'смех до слез' почитались в допетровской Руси греховными. Ограничивалась и самоотдача игровому веселью. Иностранцы с изумлением отмечали, что пляска на пиру у русского боярина была лишь зрелищем и, как всякое искусство, трудом: тот, кто плясал, не веселился, а работал, веселье же было уделом зрителей, слишком важных, чтобы танцевать самим. По словам одного польского автора начала XVII века, 'русские бояре смеялись над западными танцами, считая неприличным плясать честному человеку... Человек честный, говорят они, должен сидеть на своем месте и только забавляться кривляниями шута, а не сам быть шутом для забавы другого: это не годится!'
Когда Иван Грозный заставлял бояр надевать маски и чужое платье, это было сознательным их унижением, а нередко и богохульством, за которым иногда следовала кровавая расправа. Явно кощунственными были и некоторые развлечения Петра I в кругу его приближенных, хотя он ввел также обычай вполне респектабельных придворных 'машкерадов' и бальных танцев.
Разумеется, ограничения самоотдачи игровому веселью касались только 'официального' поведения, мы не найдем их в крестьянской среде. Тем не менее чванство и повышенная забота о сохранении своего 'лица' довольно характерны.
Судя по имеющимся данным, быт и нравы русского крестьянства, включая сексуальное поведение и ценности, оставались относительно стабильными в течение столетий. В центре всей жизни крестьянина стояла семья, а главным регулятором его отношений с окружающими была сельская община.
Для Европейской России было типично раннее и почти всеобщее вступление в брак. По свидетельству Николая Костомарова, в XVI-XVII в. 'русские женились очень рано. Бывало, что жених имел от 12 до 13 лет... Редко случалось, чтобы русский долго оставался неженатым...' Правда, против слишком ранних браков возражали и церковь и государство. В 1410 г. митрополит Фотий в послании новгородскому архиепископу строго запрещал венчать 'девичок меньши двунацати лет'. Петр I в 1714 г. запретил дворянам жениться моложе 20 и выходить замуж до 17 лет. По указу Екатерины II (1775) всем сословиям запрещалось венчать мужчин моложе 15, а женщин - моложе 13 лет; за нарушение этого указа брак расторгался, а священник лишался сана. В дальнейшем нижняя граница брачного возраста еще более повысилась. В середине XIX в. разрешалось венчать невест лишь по достижении 16, а женихов - 18 лет.
Но и откладывать брак не рекомендовалось. В 1607 г. царь Василий Шуйский предписывал всем, что 'держат рабу до 18 лет девку, а вдову после мужа более дву лет, а парня холостаго за 20 лет, а не женят и воли им не дают..., тем дати отпускныя...'
Память о ранних браках была еще повсеместно жива в конце XIX - начале XX в. Во многих районах они и реально существовали в скрытой форме. Отцы сосватывали своих детей-подростков в 12-15 лет, в 14-16 объявляли их женихом и невестой, а в 16-17 лет венчали. В южнорусских и западнорусских районах иногда устраивали действительную свадьбу 12-14-летних подростков со всеми обрядами, кроме брачной ночи, но до наступления совершеннолетия 'молодые' жили порознь в домах своих родителей.
В Елатомском уезде Тамбовской губернии женили подростков, когда девочка еще играла в куклы, а ее мужа наказывали розгами. Постепенно их приучали видеть друг друга и играть, но на ночь разводили по домам или по разным комнатам, а в 15 лет сводили для брачной жизни. Подобные браки были известны и на Севере: бабушки середины XIX в. вспоминали, как на другой день после свадьбы они бегали домой за куклами. Особая склонность к ранним бракам существовала в старообрядческой среде. По данным выборочных медицинских обследований, в 1880-х годах в одном из уездов Ярославской губернии 4 процента крестьянских женщин выходили замуж до начала менструаций, в Тульской губернии таковых было свыше 20 процентов.
В том, чтобы не откладывать брак, были заинтересованы и семья, и община, и сами молодые люди. До брака крестьянский парень, сколько бы ему ни было лет, никем в деревне всерьез не принимался. Он - не 'мужик', а 'малый', который находится в полном подчинении у старших. Он не имеет права голоса ни в семье ('не думает семейную думу'), ни на крестьянском сходе - главном органе крестьянского самоуправления. Полноправным 'мужиком' он становится только после женитьбы.
Холостяков в деревне не любили и не уважали. 'Холостой, что бешеный'. 'Холостой - полчеловека', - говорили крестьяне. Еще хуже было положение незамужней старой девы.
Возрастные нормы и представления о совершеннолетии варьировали в разных губерниях, но были весьма устойчивыми. Брачный возраст постепенно повышался, но вступление в брак было практически всеобщим. По данным переписи населения 1897 г., к возрасту 40-49 лет в сельском населении Европейской России было всего лишь около 3 процентов мужчин и 4 процентов женщин, которые никогда не состояли в браке.
Браки, заключавшиеся по экономическим и социальным мотивам, естественно, не были основаны на любви. Это не значит, что индивидуальная любовь была невозможна и полностью отсутствовала. Чудом сохранившаяся новгородская берестяная грамота второй половины XIV-XV вв. донесла до нас выразительное и страстное любовное послание: '[Како ся разгоре сердце мое, и тело мое, и душа моя до тебе и до тела до твоего, и до виду до тво]его, тако ся разгори сердце твое, и тело твое, и душа твоя до мене, и до тела до моего, и до виду до моего...' Однако ни церковь, ни общество, ни община не считали любовь ни необходимым, ни достаточным условием для брака. Первые документальные свидетельства о значении эмоциональных факторов при заключении брака появляются не ранее XVII века. Индивидуальная привязанность была возможной, желательной, но несущественной. Здесь действовал принцип: 'Стерпится - слюбится'.
Так думали и чувствовали не только крестьяне. Известный русский мемуарист XVIII в. Андрей Болотов рассказывает, что в поисках невесты он хотел найти девушку, которая бы 'собою была хотя не красавица, но по крайней мере такова, чтоб мог я ее и она меня любить'. Найденная им невеста, почти девочка (сватовство началось, когда ей было 12 лет, но было отстрочено), не поразила его воображение. 'Сколько ни старался, и даже сколько ни желал я в образе ее найтить что-нибудь для себя в особливости пленительное, но не мог никак ничего найтить тому подобного: великая ее молодость была всему тому причиной... Со всем тем доволен я был, по крайней мере, тем, что не находил в ней ничего для себя противного и отвратительного'.
Еще меньше возможностей выбора имела невеста. Гавриил Державин, заручившись согласием на брак матери своей будущей жены, решил затем 'узнать собственно ее мысли в рассуждении его, почитая для себя недостаточным пользоваться одним согласием матери'. Встретившись с девушкой, Державин спросил, 'известна ли она... о искании его? - Матушка ей сказывала, она отвечала. - Что она думает? 'От нея зависит'. - Но если б от вас, могу ли я надеяться? - 'Вы мне не противны', - сказала красавица в пол голоса, закрасневшись'.
Можно ли было ожидать от таких браков страстной любви? Тот же Болотов так описывает свои отношения с женой: 'Я, полюбив ее с первого дня искреннею супружескую любовью, сколько ни старался к ней со своей стороны ласкаться и как ни приискивал и не употреблял все, что мог, чем бы ее забавить, увеселить и к себе теснее прилепить можно было, но успех имел в том очень малый... Не мог я от ней ни малейших взаимных и таких ласк и приветливостей, какие обыкновенно молодые жены оказывают и при людях и без них мужьям своим. Нет, сего удовольствия не имел я в жизни!' Тем не менее, Болотов считает, что должен быть 'женитьбою своею довольным и благодарить Бога'.
