каждый вождь будет вынужден капитулировать поодиночке.
Из двенадцати кланов только семь представляли проблему для Медба. Он мысленно перечислял: Медб захватил контроль над Вилфлайингом шесть месяцев назад, после своего несчастного случая, с помощью объединенного оружия колдовства и страха; Корин был истреблен; Гелдринг был обязаны ему, благодаря предательству Бранта; Квамар сдал ему Ферганан сегодня днем, а скоро и Феррон приползет со своим Эмноком. Таким образом остаются только Шэйдедрон, Мурджик, Рейдгар, Дангари, Джеханан, Багедин и, конечно, Хулинин. Если все пройдет гладко, Нарушившие клятву скоро будут уничтожены, и к весне Совет вождей прекратит свое существование.
Конечно, некоторые из вождей были чрезмерно упрямы. Лорд Каурус, вождь Рейдгара, был темпераментной горячей головой, к тому же еще и свирепым бойцом и человеком, всецело преданным своему клану. И пока Кошин, вождь Дангари, молод, с ним нельзя обращаться беззаботно. Нет, что необходимо, так это демонстрация, которая сломит их дух и бросит вождей к его ногам, демонстрация, которая вознаградит гордость Медба и даст ему глубокое удовлетворение: уничтожение Хулинина. Со смертью Сэврика и ослаблением могучего Хулинина до численности, которой легко управлять, остальные вожди быстро поймут свою смертельную ошибку.
Разгром Хулинина позволит также Медбу завершить уничтожение Корина. Этот мальчишка, Габрэн, был досадой и представлял собой неспрятанный конец. Медб не любил неспрятанных концов. Он собирался говорить об этом с вожаком изгнанников, как только они появятся. Такая небрежность непростительна.
На следующее утро торговцы, прочитав признаки войны на лицах людей, упаковали свои товары и быстро исчезли. К полудню Шэйдедрон собрал свои стада, чтобы отбыть.
Плечи лорда Малеха поникли, когда он спустил свое черное знамя, и он виновато взглянул на Сэврика. Не сказав ни слова и не сделав ни одного прощального жеста, он оседлал свою лошадь и повел Шэйдедрон на юг. Лорд Феррон, едва дождавшись темноты, проскользнул, исполненный страха, в лагерь Вилфлайинга и преклонил колени перед Медбом, принеся ему клятву верности от имени клана Эмнок.
К исходу второго дня, после того как распался Совет, оставшиеся кланы разделились на вооруженные лагеря, полные гнева и подозрений. Хулинин оставался в одиночестве на дальнем берегу Айзин.
Только Этлон и Сэврик пересекали реку для переговоров с другими кланами. Они отчаянно старались убедить Кауруса, Ша Умара, Бабура и Кошина объединиться с ними, так как с присоединением клана Эмнок силы Медба стали преобладающими. Уже пошли слухи, что Медб привел больше людей в свой лагерь, включая и банду изгнанников.
Но Каурус втайне ревновал к богатству и власти Сэврика. Он не доверял лидерство над объединенными силами Хулинину, но и не хотел возлагать эту ответственность на себя. Магия Медба напугала Кауруса больше, чем он осмеливался признать. Наконец он тоже собрал свой караван, и клан Рейдгар отправился в свои владения рядом с внутренним морем Танниса.
Кошин отказался связывать себя тем или иным выбором. Он совсем недавно стал вождем и не мог решить, что лучше для его клана. Он слушал, наблюдал и выжидал, прежде чем окончательно выбрать свой путь.
Лорд Бабур тоже колебался между доводами Сэврика и угрозами Медба. Его болезнь усиливалась, и он знал, что у него нет сил вести долгую войну. Но этой ночью он умер, некоторые говорили, что от своей собственной руки. Его молодой сын Рин немедленно вышвырнул эмиссара Медба из своего шатра и пошел к Хулинину с целью объединиться. Ша Умар, старинный друг вождей Багедина, пришел вместе с Рином и обещал помощь Джеханана Сэврику.
Даже с обещанной помощью двух кланов, эти дни для Сэврика и Этлона были долгими и горькими, и напряжение стало сказываться на всем клане. Пазрик был отправлен в Холл Смерти на погребальном костре, который Сэврик разжег ночью, чтобы быть уверенным, что все собравшиеся здесь видят его. После бурной ссоры с Этлоном из-за того, что он не сказал ей о покалеченных ногах лорда Медба, Габрия проводила большую часть своего времени, сидя на берегах реки Айзин.
Кор, напротив, чувствовал себя превосходно в напряженной атмосфере, царящей в лагере, и его словесные атаки на Габрию становились все более злобными и хитрыми. Только Нэра удерживала его на расстоянии, и Габрия гадала, как скоро он наберется отваги, чтобы сменить свое оруяше с языка на меч. Это будет несложно — убить ее под покровом ночи и свалить все на агента Медба. Она держала при себе свой кинжал и после наступления темноты оставалась в шатре Пирса.
В течение дня у Габрии было мало дел, и время тянулось бесконечно. Она часами валялась на поросшем травой берегу реки под жарким солнцем и старалась привести в порядок свои мысли. Потрясение и досада от потери своего шанса сразиться с Медбом не уменьшились, и Габрия обнаружила, что она снова и снова рассматривает возможности использования волшебства. Полгода назад она бы пришла в ужас при одном предположении о колдовстве, но за это короткое время она потеряла свой клан и столько раз столкнулась с волшебством, что это ей даже не могло представиться возможным. Ее представления о магии за это время сильно изменились, о чем свидетельствовала ее готовность даже разобраться в ней.
И все же в душе она не могла решить, есть у нее или нет настоящего таланта волшебства. У Пирса были свои теории, и Габрия удачно угадала истинную сущность броши, но все это не давало ей абсолютной уверенности. И если у нее есть такой талант, что ей с ним делать? Некому было научить ее, и у нее не было знаний, чтобы использовать Книгу Матры или рукописи из архивов Цитадели Крат. У нее могла быть врожденная способность, но если ее не оттачивать, она будет бесполезна. Пирс не мог ей помочь — он знал слишком мало — и Нэра не была обучена правилам волшебства и только могла защищать ее от других. Проблема была подобна мечу в руках женщины. Габрия посмеялась над этой аналогией: она прекрасно владела мечом.
Габрия все еще размышляла над дилеммой, когда они с Нэрой возвращались в лагерь к вечерней трапезе. Кор пропал, и Габрия наслаждалась передышкой, медленно идя в сторону шатров. В этот вечер лагерь был неестественно тихим. Казалось, люди передвигались, постоянно озираясь вокруг. Дым от обеденных костров лениво поднимался и повисал над головами в неподвижном воздухе. Собаки, тяжело дыша, лежали в тени шатров.
На востоке, вдалеке, две огромные темные грозовые тучи громоздились над холмами как две одинаковые зубчатые башни перед стеной серых облаков. Заходящее солнце выгравировало на снежно- белых верхушках грозовых облаков золотые короны и розовые, пурпурные и лавандовые мантии. Глубоко в недрах туч беспрерывно сверкали молнии, предупреждая о силе наступающей бури.
В этот вечер были выставлены дополнительные часовые, а стада были переведены поближе под укрытие бортов долины. Остальные мужчины проверяли столбы и укрепляли растяжки шатров. После вечерней трапезы костры были погашены. По мере того как сгущались сумерки, штормовой фронт приближался, и стали видны сверкающие проблески или злые вспышки молний, которые сопровождались треском, как удары хлыстов Нарушивших клятву.
Габрия беспокойно присела на землю перед шатром Пирса, наблюдая за приближающейся бурей. Пирс был на другом краю лагеря, помогая женщине в родах: Сэврик был с Кош ином, а Этлон объезжал стражу. Габрии больше бы хотелось быть там с мужчинами, чем сидеть в лагере. Что угодно было бы лучше, чем ее раздражающее, огорчительное одиночество.
Порыв ветра взъерошил ее волосы. Внезапно ветер стих.
Вскоре гром стал слышнее. К тому времени, когда наступила ночь, раскаты стали непрерывными. Молнии беспрерывно сверкали в небе, сопровождаемые постоянным грохотанием. Затем молния ударила в старый тополь у реки, повалив его на землю. Гром разорвал тишину ночи, и первые капли дождя брызнули на землю. Габрия спряталась в шатер.
Она сидела в темноте и прислушивалась к тому, как шатер трепетал на ветру, натягивая крепления, и к звукам бури, проникающим даже сквозь толстый войлок. Обычно она любила бури и наслаждалась их диким буйством. Но этой ночью она сжалась на стуле, испытывая странное чувство страха.
Неистовство бури нервировало ее. Она вскакивала от каждого удара грома и дико оглядывалась вокруг, когда молния освещала внутренности шатра. Наконец она заползла на свой матрас, натянула одеяло до самого подбородка и лежала, вздрагивая и пытаясь уснуть.
Какое-то время спустя Габрия проснулась от ужаса. Лежа неподвижно и стараясь унять свое прерывистое дыхание, она напрягала все свои чувства, чтобы уловить, что ее напугало: слабый звук, или
