прошептала:
— Она действительно одна из них. Бедняжка.
* * *
«Уйе! Уйе! Миллиона смертей не было достаточно для Уйе!»
Дверь была открыта. Джессика вошла в нее и оказалась в комнате с темными стенами. Слева от нее стояла низкая тахта с верхом из кожи и два пустых книжных шкафа, висела бутыль с водой, запыленная на выпуклых сторонах. Справа от нее, закрывая другую дверь, стояло еще несколько пустых шкафов, письменный стол с Келадана и три стула. У окна, как раз напротив нее, стоял спиной к ней доктор Уйе и внимательно смотрел на разворачивающуюся перед ним картину.
Джессика сделала вперед еще один неслышный шаг. Она увидела, что одежда Уйе помята, а с правого бока испачкана белым. Со стороны он казался бесплотным и серым в своих широ-ких одеяниях, марионеткой, застывшей в ожидании того момента, когда хозяин дернет его за веревочку. Лишь квадрат головы с черными длинными волосами, прихваченный серебряным кольцом Сак Скула, казался живым.
Она еще раз оглядела комнату и не увидела в ней никаких следов сына, но дверь справа от нее, как она знала, вела в маленькую спальню, занять которую Пол выразил самое горячее желание.
— Добрый день, доктор Уйе, — сказала она. — Где Пол?
Он кивнул как бы кому-то за окном, и не оглядываясь, сказал:
— Ваш сын ушел. Я отослал его немного отдохнуть. — Он резко оборвал себя и схватился за ус под пурпурными губами. И — простите, моя госпожа, мои мысли были слишком далеко… Я не собирался быть фамильярным.
Она улыбнулась и протянула ему правую руку. На какое-то мгновение она испугалась, что он упадет на колени.
— Веллингтон, пожалуйста.
— Так вас называть… я…
— Мы знаем друг друга шесть лет, — сказала она — Формальности между нами давно бы могли уже исчезнуть в частных беседах.
Уйе насильственно улыбнулся, подумав: «Кажется сработало. Теперь она будет считать все странности в моем поведении замешательством. Она не станет доискиваться более глубоких причин, когда ответ ей уже известен».
— Боюсь, что я был вульгарен, — сказал он. — Когда я чувствую к вам особую жалость, я боюсь, думаю о вас, как о… Джессике.
— Чувствуете жалость? Почему?
Уйе пожал плечами. Уже давно он понял, что Джессика не наделена таким даром различать правду, как его Ванна. И все же он- всегда, когда это было возможно, был правдив в разговоре с Джессикой. Так было безопаснее.
— Вы видели это место, моя… Джессика. — Споткнувшись на ее имени, он продолжал: — Такая бесплодная планета, после Келадана. А люди! Эти городские женщины, мимо которых мы проезжали, прячутся под своими покрывалами. А как они на нас смотрели!
Она сложила руки на груди и почувствовала присутствие там крисножа с лезвием, выточенным из зуба песчаного червя, если верить слухам.
— Именно поэтому мы и чужды им — разные люди, разные обычаи. Они знали только Харконненов.
Она посмотрела мимо него в окно.
— На что вы так пристально смотрели?
Он отвернулся.
— На людей.
Джессика подошла к нему и посмотрела на участок перед домом, к которому было приковано его внимание. Там, выстроившись в ряд, росли двадцать пальм и земля вокруг них была ровной и бесплодной. Живая изгородь отделяла их от дороги, по которой шли люди в балахонах. Джессика почувствовала слабую вибрацию между ней и людьми — домашнее защитное поле — и продолжала следить за дорогой, удивляясь, почему доктор нашел их такими занимательными.
Появились прохожие и она приложила ладони к щекам. Как проходящие смотрели на пальмовые деревья! Она увидела зависть, даже ненависть… и в то же время выражение надежды, Каждый проходящий надолго приковывался взглядом к пальмам.
— Вы знаете, о чем они думают? — спросил Уйе.
— Ваша специальность — чтение мыслей, — сказала она.
— Их мыслей, — ответил он. — Они смотрят на эти деревья и думают: «Это сто нас». Вот что они думают.
Она удивленно посмотрела на него и нахмурилась:
— Почему?
— Таков рацион пальм, — сказал он. — Одна пальма требует сорок литров воды в день. Человеку нужно только восемь. Значит, одна пальма равняется пяти людям. Так двадцать пальм — сто человек.
— Но некоторые из этих людей смотрят на нас с надеждой.
— Они надеются на то, что некоторые из них погибнут.
— Вы смотрите на это чересчур критическим взглядом, — сказала она. — В нем есть и надежда и опасность. Спайс мог бы дать нам богатства, а обладая богатством, мы могли бы превратить этот мир во что угодно.
И она рассмеялась про себя: «Кто я такая, чтобы убеждать?» Но ее веселость была хрупкой и быстро исчезла.
— Но безопасность разрушать нельзя, — сказала она.
Уйе отвернулся, пряча от нее лицо. Если бы только можно было ненавидеть этих людей, а не любить их! Своими манерами и многим другим Джессика напоминала ему Ванну. И в то же время это ожесточало его, укрепляло его решимость. Пути жестокости Харконненов были окольными. Ванна не должна была умереть. Он должен был быть в этом уверен.
— Не беспокойся за нас, Веллингтон. Это наши трудности, а не твои.
Она думает, что я беспокоюсь о ней. Он мигнул, пряча слезы. И это так, конечно. Но я должен держаться, пока этот черный Барон не воплотит в жизнь свои черные замыслы, и воспользоваться моим единственным шансом — поразить его там, где кроется его единственная слабость — в момент его тайного злорадства!
Он вздохнул.
— Я не побеспокою Пола, если взгляну на него? — спросила она.
— Нет, нет…
— Он хорошо переносит наши перемены?
— Если не считать излишней усталости. Он взволнован, но какой пятнадцатилетний мальчик не был бы взволнован при подобных обстоятельствах? — Он подошел к двери и открыл ее. — Он здесь.
Джессика, следуя за ним, вошла в затемненную комнату. Пол лежал на узкой кровати, вытянув одну руку вдоль легкого одеяла, а другую подложив под щеку. Из-за опущенных на окнах штор лицо мальчика находилось в тени.
Джессика смотрела на своего сына и его лицо овальной формы казалось ей собственным. Но волосы у него были как у Герцога — угольно-черные и взъерошенные. Глаза прятались за длинными ресницами. Джессика улыбнулась, чувствуя, как возвращаются ее страхи. Ее вдруг поразила мысль о генетических следах в чертах ее сына — ее свойства в глазах и очертаниях лица, но и резкие, как мазки, отцовские, как
