Полу казалось, что все его прошлое, все узнанное им до этой ночи, стало песком, струящимся в песочных часах. Он сидел возле своей матери, охватив руками колени, внутри маленького сооружения из ткани и пластика, которое было таким же, как и одежда Свободных.
Пол посмотрел через прозрачный край палатки на освещенные луной скалы, скрывающие место, куда их спрятал Айдахо.
Прячусь как ребенок, подумал Пол, а ведь теперь я Герцог. Злоба обуяла его при этой мысли, он не мог отрицать мудрость сделанного.
За эту ночь что-то произошло с его сознанием, с обостренной ясностью он видел каждое событие, каждую деталь случившегося. Он чувствовал, что не способен остановить приток сведений или изменить ту холодность оценки, с которой добавлялось к его знаниям каждая деталь и велся счет полученным знаниям. Это была сила ментата и даже больше того.
Пол вернулся мыслями к тому моменту бессильного гнева, когда странный топтер вынырнул прямо на них. То, что произошло с сознанием Пола, случилось именно тогда. Топтер приземлился и покатил по песку вдоль песчаных гребней к бегущим фигурам — его матери и ему. Пол вспомнил как ударил им прямо в лицо запах горящей серы от смазки колес топтера.
Его мать, он знал это, повернулась, чтобы встретить вспышку ласгана, направленного на нее наемником Харконненов, но увидела Дункана Айдахо, который высунулся из открытой дверцы, крича:
— Скорее! Южнее вас знак червя!
Но Пол, оборачиваясь, знал, кто ведет топтер. Маневр полета, стремительная посадка, знаки, такие незначительные, что даже его мать не смогла их различить, безошибочно сказали ему, кто сидит за рулем.
Джессика, сидевшая рядом с ним, сказала:
— Объяснение может быть одно: Харконнены держали жену Уйе. Он ненавидел их! Я не могу в этом ошибиться. Ты читал его записку? Но почему он спас нас от расправы?
Она только теперь поняла это. Как плохо, подумал Пол. Эта мысль удивила его. Сам он понял это как бы между прочим, во время чтения записки, к которой была приложена герцогская печать в пакете.
«Не пытайтесь меня простить, — писал Уйе. — Я не хочу вашего прощения. Бремя мое и без того велико. То, что я сделал, было сделано без злобы и без надежды на понимание. Это мое последнее испытание. Я посылаю вам герцогскую печать, как знак моей искренности. К тому времени, как вы прочтете эту записку, Герцог Лето будет мертв. Но поверьте мне, он умер не один. Тот, кто ненавистен вам больше всего на свете, ушел вместе с ним».
Ни подписи, ни адреса не было, но почерк не вызывал сомнений: Уйе.
Вспомнив записку, Пол снова испытал горечь той минуты нечто острое и странное, что казалось происходило вне его новой духовной бдительности. Он прочел то, что отец его умер. Он знал, что это правда, но узнанное им было не больше, чем еще одним фактом, полученным и используемым его разумом.
Я любил отца, подумал Пол. Он знал, что это было действительно так. Я должен был бы оплакать его. Я должен был что-то почувствовать. Но он не чувствовал ничего, кроме того, что это важное сведение. Сведение — одно из многих других. И все время в его мозгу перекрещивались процессы сравнения, экстраполяции, подсчета.
Пол вспоминл слова Хавата: «Настроение — забава для скота и в любви. Дерешься, когда в этом возникает необходимость, а не когда в тебе говорит настроение».
Возможно именно это, подумал Пол. Я оплачу своего отца, когда для этого наступит время.
Он чувствовал, что холодность оценки не покидает его. И он чувствовал, что это новое знание было только началом, что оно росло. Ощущение ужасной цели, полученное им впервые при испытании его Преподобной Матерью, вновь охватило его. В его правой руке — той, что помнила боль — возникло чувство покалывания и подергивания.
«То ли это самое, что они называют Квизац Хадерахом?»— спрашивал он себя.
— Какое-то время я думала, не подвел ли нас Хават, — сказала Джессика. — Я думала, что может Уйе не был сак-доктором.
— Он был всем, что мы о нем думали… и даже больше, — сказал Пол, подумав: «Почему до нее так медленно доходят такие вещи! Затем он добавил: — Если Айдахо не свяжется с Кайнзом, мы будем…
— Он не единственная наша надежда, — сказала она.
— Я этого не утверждал, — сказал Пол.
Она услышала в его голосе сталь, резкость приказа, пристально посмотрела в его сторону.
— Многие люди твоего отца бежали, — сказала она. — Мы должны снова найти их и собрать…
— Мы сможем полагаться только на себя, — сказал он. — Первоочередная работа — это атомные бомбы нашей семьи. Мы должны забрать их раньше, чем Харконнены сумеют их разыскать.
— Вряд ли они будут найдены, — сказала она, — учитывая то, как они были спрятаны.
— Нельзя оставлять никакой возможности.
Джессика подумала: „Шантаж атомным оружием нашей семьи всей планете и ее спайсу — вот о чем он думает. Но все, на что он может надеяться в таком случае, это укрытие за чужим именем“.
Слова его матери вызвали в мозгу Пола еще одну цепь мыслей: „Герцог должен позаботиться обо всех этих людях, которым суждено было спастись этой ночью. Люди — истинная сила Великого Дома“, — подумал Пол, вспоминая слова Хавата.
— Они пользуются помощью сардукаров, — сказала Джессика, — Мы должны подождать, пока они не будут отозваны.
— Они думают, что могут загнать нас между пустыней и сардукарами, — сказал Пол. — Они убеждены в том, что у Атридесов здесь нет последователей — они все уничтожены. Те, что сбежали, не считаются.
— Они не осмелятся продолжать, рискуя вызвать при этом гнев Императора.
— Не осмелятся?
— Ведь некоторые из наших людей могут убежать.
— Смогут ли?
Джессика отвернулась испуганная силой горечи, которая слышалась в голосе сына. Она чувствовала, что его разум опережает ее, что во многих вопросах он сделался дальновиднее, чем она. Она сама сделала все, что могла, для того, чтобы он стал таким, Но теперь ее обуял страх. Она обратилась мыслями к своему Герцогу, потерянному ею убежищу, и слезы навернулись ей на лаза.
„Так все и должно было быть, Лето, — подумала она. — Время любви и время скорби“. Она положила руку на живот, сосредоточившись мыслями на покоящемся там зародыше. Во мне дочь Атридеса, которую мне приказано произвести на свет, но Преподобная Мать ошиблась: дочь не спасла бы Герцога. Этот ребенок только нить в будущее среди моря смерти. Я зачала, повинуясь инстинкту, но не ради послушания.
— Попробуй еще раз включить передатчик, — сказал Пол. Наш разум продолжает работать, независимо от того, сдерживаем мы его или нет, подумала Джессика.
Она нашла крошечный приемник, оставленный Айдахо, и включила его. На панеле загорелся крошечный зеленый огонек. Из динамика вырвался негромкий шум. Она усилила звук и начала поворачивать ручку настройки. Под тентом зазвучал голос, говоривший на языке Атридесов:
„…назад и снова сплотиться у хребта. По сообщениям, оставшиеся в живых не были обнаружены ни в Картаге, ни в банке Союза“.
„Картаг! — подумала Джессика. — Рассадник Харконненов!“
— Они — сардукары, — сказал голос. — Ищите сардукаров в форме Атридесов. Они…
Шум перекрыл голос говорившего, потом наступила тишина.
— Ты понимаешь, что это означает? — спросила Джессика.
— Я этого ожидал. Они хотят, чтобы Союз обвинил нас в разрушении их банка. Пока Союз против нас, мы заперты на Арраки. Поищи другую волну.
