– Снайпер здесь ни при чем, – наконец перекрыл словесный поток ведущей Дэйв Гарднер. – Вообще, не в моих правилах растолковывать собственное творение, да и вряд ли я, в данном случае, могу что-нибудь разъяснить. «Сапиэнти сат», то бишь умный поймет. А для тех, кто не понял, предлагаю такой вариант: Гро намекает на воззрения навахо, хотя ни о каких навахо он, скорее всего, и слыхом не слыхивал. Бытовало у них представление о том, что люди – это существа разного рода…
– Ну да, женского и мужского, – поторопилась блондинка, бросив победный взгляд в телекамеру. Теперь ее лицо уже не казалось Лоу таким уж умным.
– Myжчина и женщина – это первый и второй род, – чуть поморщившись, произнес создатель «Нового Иерусалима». – Есть еще третий и четвертый, люди с двумя душами: женщина в мужском теле и мужчина в женском. Пятый род – это люди с многими душами…
– А шестой – человек без души, точнее, создание без души, – вновь потянула одеяло на себя ведущая и нырнула взглядом в свои записи. Возможно, ее поджимало эфирное время. – Что ж, удовлетворимся этим объяснением. Хотя кое-кто считает, что вы имели в виду шестого потомка Адама…
Гарднер поднял брови, но промолчал.
«Или шестого президента США, – мысленно сказал за него Лоу. – Почему бы и нет? А кто у нас был шестым президентом? Уж не Адамс ли?..»
– Ладно, оставим пока в покое Гро Без Тени и вытащим из тени другой эпизод, – попыталась скаламбурить блондинка. – Галактические задворки, планета Фирси – это рассказ Скитальца во время привала в Родонитовой башне. Предвидя возможную роковую роль этой планеты в противостоянии Mиров- Ha-Грани, звездные нефилимы берутся за ее демилитаризацию, предоставляя разные замечательные блага в обмен на каждую единицу сданного оружия. Но, как это ни парадоксально, оружия на Фирси не только не убывает, но, напротив, становится все больше и больше. Очень интересный эпизод! Ваш Скиталец ничего не объясняет, просто не успевает объяснить, потому что в который раз раздается клич: «Веет Северный Ветер!», и все беглецы…
– Нет, не потому. А потому что объяснять тут нечего. – Гарднер, похоже, перенял бесцеремонную манеру ведущей. – Общеизвестный «эффект кобры».
– Общеизвестный? – с сомнением сказала ведущая. – М-м…
– Когда-то в Индии развелось слишком много кобр, – скучным голосом начал Гарднер. – Дабы избавиться от этого бедствия, губернатор назначил награду за каждую убитую змею. И что тогда сделали индусы?
– Стали убивать змей? – неуверенно предположила блондинка, чувствуя подвох.
– Разумеется, – кивнул Гарднер. – А еще они стали разводить кобр, чтобы получить вознаграждение.
– Сообразительные индусы! – восхитилась ведущая.
– Но все это так, между прочим, – продолжал Дэйв Гарднер. – Все эти «эффекты кобры», шестые потомки Адама, любовники Евы… А был ли, собственно, шестой потомок Адама именно мужчиной? Каин, Авель – а кто дальше?.. Все это – отдельные блестки, так же как и, скажем, эпизод с пирайским Ковчегом, с перевоплощением… даже не блестки, а узелочки, маленькие черные пятнышки Ламберта. Только не говорите, что вы не знаете, кто придумал художника Альберта Ламберта*. То же самое можно сказать и об Исходе… * Персонаж фантастического романа Клиффорда Саймака «Заповедник гоблинов». (Прим. авт.) – Да, я как раз собиралась затронуть эту тему. – Ведущая предпочла пропустить мимо ушей фразу о Ламберте. Лоу тоже не слышал о таком художнике и не знал, кто его «придумал». – Десятки разных миров, и проблемы у всех одинаковые: перенаселенность, невостребованность значительной части населения, отсутствие, так сказать, точек приложения силы, своих способностей. Параллели очевидны, но я не буду об этом. Новый Иерусалим, мир грез, иллюзий, райский уголок, где каждому по-своему хорошо. Правда, в вашей трактовке, Господь – будем называть так – покинул его, но тут как раз, на мой взгляд, все ясно. А вот ваше личное отношение, не как автора… Правильно ли это – погружать людей… ну, не людей, в данном случае, – но разумные творения… Правильно ли погружать иx в иллюзии? Ведь это те же наркотики… Если верить слухам, это уже в некоторой степени касается и нас… то есть, именно нас и касается, а не придуманных вами ринглов, этрийцев и прочих.
– А чем плохи наркотики, не разрушающие личность, не вызывающие ломки? Наркотики ли это? Или великолепный шанс для тех, кто, как вы сказали, не находит точек приложения силы? Или для тех, у кого вообще сил нет? Разве не гуманно погрузить их в мир иллюзий? По-моему, кто бы это ни делал – Господь ли, Высший Разум или кто-то еще, – он поступает очень прагматично.
– А по-моему, это нас унижает. Мы должны все решать сами, без чьей-либо помощи или принуждения.
– Вопрос в том, можем ли мы сами? Я уже не столько о фильме – бог с ним, с фильмом! – а об этих, как вы говорите, слухах. Я ведь тоже по Сети брожу, читаю то одно, то другое. И если бы не видел проблему, то, наверное, вполне обошелся бы без этих эпизодов. Хотя… проблема-то пока только в зародыше, и не нам ее расхлебывать.
– То есть пусть голова болит у тех, кто будет завтра?
– А почему бы и нет? Почему бы и не прислушаться к совету Горация, отнюдь не последнего среди умных людей: «Чем душа жива, тем живи сегодня. Завтра счет иной»? Только не стоит переживать за тех, кто будет завтра. Может быть, оракул из меня и никудышный, но у нас ведь накоплен такой богатый опыт решения проблем силовым путем…
– Удастся ли?
– Вот завтра и будем думать.
Лоу выключил телевизор и подумал:
«Сегодня. Уже сегодня. Уже сегодня – «счет иной». И не думать надо – а делать…»
Эти, в телевизоре, не знали и тысячной доли того, что знал он, Стивен Лоу, член Координационного совета НАСА.
64.
Он проснулся оттого, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Это умение он за многие годы отшлифовал до совершенства, и оно никогда его не подводило, и не раз выручало – и позволяло ему, при весьма специфическом роде деятельности, до сих пор оставаться живым и здоровым, и выполнять все новые и новые задания. И не только в пределах родной страны.
Но это был не тот взгляд, это был ласковый взгляд любящих глаз – как свет утреннего солнышка в безмятежном детстве. Да и не могло сейчас существовать никакой угрозы – в той ситуации… в том состоянии, в котором он находился.
Он еще не разомкнул веки, но уже знал – не предполагал, а именно знал, – кто с такой нежностью смотрит на него, и ему стало тепло и хорошо, и не просочилось в душу ни единой капельки давней горечи.
– Ты уже не спишь, Бобби?
Он наконец открыл глаза и улыбнулся, ощущая затылком податливую подушку.
– Уже не сплю, мама…
Она улыбнулась в ответ:
– Тогда вставай, сынок, будем завтракать.
Именно такой он навсегда запомнил ее.
Дверь за ней тихо закрылась.
Роберт Талбот приподнялся и, уткнув локоть в подушку и подпирая ладонью голову, обвел взглядом знакомую комнату. Это была его комната, и находилось в ней давнее и привычное. Письменный стол с разъехавшейся стопкой журналов, серой настольной лампой, подобной трансформеру, и большим глобусом на подставке с приклеенными скотчем разноцветными бумажными лоскутками – так он когда-то отмечал места, где обязательно нужно побывать… Разрисованный фломастерами стенной шкаф… Музыкальный центр – на одной колонке лежит боксерская перчатка, другую попирает фигурка индейца со всеми
