(утвердительное или отрицательное) высказывание или утверждение соответствует тому, что 'есть' или 'не есть'. Следовательно, только акт суждения или утверждения (аффирмации) может быть в полном смысле истинным или ложным, а отнюдь не чувственное восприятие или голое образование понятий. Они еще ничего не утверждают (аффирмируют). Это происходит только в акте суждения, который полагает утвердительное или отрицательное суждение: 'это [есть] так', или 'это не [есть] так'. Только в нем имеет место истина или неистина (заблуждение).
5.3.2.3. Выше уже указывалось, что наше познание (вопрошание и знание) безусловно требует истины (2.3.3 и сл.). Если я вопрошаю о нечто, я хочу знать, что и как оно 'есть'. И если я это знаю и утверждаю, то я знаю, что это не просто мне так кажется, но что данное нечто, тем что оно 'есть', утверждает себя (объективно) относительно всякого другого сущего и потому значимо (субъективно) для каждого разумного, способного к истине существа; тот, кто это отрицает, заблуждается. То, что есть поистине, имеет безусловную значимость и находится поэтому в неограниченном горизонте значимости – в отношении ко всему, что вообще есть, и для всех открытых бытию, т. е. для способных к истине (разумных), существ.
Однако здесь выясняется, что это касается истины в первом смысле – логической истины. Тем самым, вопреки обычному здесь возражению, возможность заблуждения не исключена, предметная критика не отвергнута. Формальная безусловность требования истины еще не означает содержательную правильность или точность высказывания. Даже единичностное и аспектно ограниченное познание может быть истинным. Содержательно наше познание остается всегда обусловленным и ограниченным, точно так же как и языковые средства выражения. Всякое высказывание может дополняться, обсуждаться и корректироваться; оно может быть также ложным, причем заблуждение сущностно состоит не (позитивно) в утверждении некой данности, а (негативно) в отрицании других аспектов, следовательно, в исключительном абсолютном полагании некоего частичного аспекта (ср. Coreth 1987). Однако если то, что я подразумеваю и утверждаю как истинное, действительно, то я уже превосхожу обусловленную значимость для меня и восхожу к безусловному, а потому неограниченному горизонту значимости бытия. Таким образом, уже логическая истина указывает на метафизическое измерение.
5.3.3. Онтическая истина
5.3.3.1. Если я вопрошаю о нечто, хочу знать это нечто, то я предполагаю, что оно познаваемо, 'знаемо'. А если я его достоверно знаю и утверждаю как истинное, то я предполагаю, что сам предмет являет мне себя как то, что он есть – очевидным и доступным, усматриваемым интеллектуальным познанием. Если я вопрошаю о сущем и могу знать о сущем, то оно прежде само должно быть 'интеллигибельным' (intelligibile, возможный предмет intelligere). В отличие от логической истины высказываний это есть онтическая истина самого сущего. Логическая истина присуща акту познания, точнее, утверждающему суждению; онтическая истина, напротив, есть свойство (proprietas), присущее самому сущему. Однако онтическая истина есть условие возможности логической истины. Лишь поскольку сам предмет, сущее, онтически истинно (интеллигибельно), оно предоставляется познанию и уразумению и может схватываться и высказываться в логически истинном суждении, которое соответствует положению вещей.
5.3.3.2. Между онтической и логической истиной существует отношение взаимного обусловливания возможности и действительности (потенции и акта). Онтическая истина означает познаваемость (интеллигибельность) сущего и, следовательно, возможность его познавать. Сущее предрасположено к этому и, постигаемое духовным познанием, предоставляет свое истинное содержание схватыванию и исполнению. Следовательно, оно должно быть из себя сообразным духу, проясненным духу своеобразием; оно должно быть принципиально 'рациональной', точнее 'интеллигибельной', структурой, открытой и доступной духовному познанию. Это потенциальное своеобразие осуществляется актуальным познанием (в истинном суждении). Потенциально знаемое (intelligibile) актом знания (intelligere) превращается в актуально познанное (intellectum). Онтическая истина находится в потенции к акту логической истины.
С другой стороны, ум (intellectus) как способность духовного познавания находится в потенции к онтической истине, он обязан осуществляться в исполнении акта познания, т. е. в полагании истинного суждения. Отсюда вытекает двустороннее актуирование. (Объективная) потенция онтической истины сущего возвышается до актуальной познанности [Erkanntsein] в логической истине, тогда как (субъективно) потенция интеллекта как способность к истине осуществляется в исполнении акта истинного знания.
Обе потенции осуществляются в одном и том же самом акте. Уже Аристотель, а вслед за ним и Фома Аквинский, учил, что акт познающего и акт познанного суть одна и та же действительность, т. е. исполнение акта делает субъект актуально познающим и в то же время объект – актуально познанным. Поэтому выше мы могли обозначить духовное исполнение как актуальное 'единство субъекта и объекта' (4.3.6; ср. 5.4.1). Это единство реализуется уже в познании (в знании), однако полагается оно в субъекте (а не в объекте). Так, объект актуируется в своей познаваемости, репрезентируется в субъекте, и сущее возвышается таким образом к более высокому способу бытия, осуществляется в свете духовного сознания. Воспринятое в проясненном при-себе-бытии духа, оно входит в мир познания и в самоисполнение духа.
5.3.3.3. Проблемно-историческое поле воззрений на вопрос об онтической истине весьма обширно. Мы выделяем лишь некоторые наиболее важные из них.
5.3.3.3.1. Критическое мышление Канта ограничивает теоретическое познание сферой возможного опыта и голым явлением. 'Вещь сама по себе' предполагается, но объявляется непознаваемой. Хотя для Канта она, по сравнению с голым 'феноменом' чувственного созерцания, значима как 'ноумен' (интеллигибельное), как подлинно истинная действительность, достижимая, однако, не теоретическим знанием, а, пожалуй, практическими нравственными поступками. Научная картина мира (своего времени) низводится Кантом к голому явлению 'для меня', тогда как нравственные поступки исполняются в 'самом по себе' сущем, истинно 'интеллигибельном мире'. Этим Кант по-своему подтверждает, что все сущее 'само по себе' интеллигибельно, следовательно, онтически истинно, хотя 'для нас' оно есть предмет не теоретического знания, а лишь практической веры.
5.3.3.3.2. Напротив, понимание интеллигибельного своеобразия сущего гипертрофируется идеализмом. Так, уже согласно Беркли, esse est percipi (быть – значит быть познанным). Потенциальная познаваемость превращается в актуальную познанность; к этому редуцируется бытие. Сущее 'есть' лишь постольку, поскольку оно познано духом.
По-иному это воспроизводится в немецком идеализме. Так, уже в самополагании Я и противополагании не-Я у Фихте другое (объект) есть лишь постольку, поскольку оно положено Я (субъектом) в самоисполнении. Точно так же Гегель 'снимает' реальное в идеальном бытии. Только благодаря 'абсолютному знанию' постигающего духа предмет осуществляется в своей истинной сущности: 'в себе и для себя сущее есть осознанное понятие, а понятие, как таковое, есть в себе и для себя сущее' (WW G1 4, 45). Верно здесь то, что вещи, если они познаются, полагаются в духовном сознании, а следовательно, поднимаются на более высокую ступень бытия (снимаются, возвышаясь), однако этим все же не снимается (не отрицается и не уничтожается) их реальное собственное бытие. Истина познания остается связанной онтической истиной самого сущего.
Кроме того идеализм гипертрофирует наше знание. С одной стороны, для человеческого познания не существует 'постижения' действительности в смысле исчерпывающего (охватывающего) знания, которое могло бы адекватно постигать все знаемое (интеллигибельность). Чем больше я знаю, тем яснее, сколького я не знаю; тем больше раскрывается вопрошание. С другой стороны, отношение субъекта и объекта здесь изначально редуцируется к знанию, практическое поведение снимается теоретическим элементом 'абсолютного знания', так это представлялось Гегелю (особенно Ph dG). Между тем мы не обладаем абсолютным знанием в гегелевском его понимании, и практическое поведение не может сводиться к теоретическому знанию (по Гегелю – к диалектическому мышлению) и в нем упраздняться.
5.3.3.3.3. С другой стороны, идеализму противостоит крайний реализм,
