Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

— И многих ты обучил? — не унимался в нем второй, злобный и саркастический Курчев, тот, что всегда выбирал неподходящее время и с охотой мотал душу и нервы.

— Сколько мог, столько мог, и не приставай, — буркнул Борис, вытирая в сенях ноги о большую новую тряпку.

В проходной комнате три младших огневика и пятеро монтажниц пили чай с круглыми черными коржиками.

— Не запылился, — присвистнула Сонька-перестарка, отрывая накрашенные губы от блюдца. Она сидела на койке рядом с только что сменившимся с дежурства младшим лейтенантом и явно имела на него виды. Второй «микромайор» сидел на койке рядом с длинной, сухой, очень некрасивой инженершей Томилиной и говорил с ней о децибелах. На краткосрочные шестимесячные курсы, которые окончил этот младший лейтенант, принимали сержантов с восемью классами, и, по-видимому, он весьма смутно представлял себе даже логарифмы. Но час назад он принял известное количество водки и поэтому давил на науку.

Замученной инженерше он был явно ни к чему, но она не знала, как отцепиться от пьяного огневика, и из деликатности чертила на бумажке какие-то не нужные ни ему, ни ей линии и цифры.

— Можно, Александра Фаддеевна? — спросил Курчев, садясь на ее койку. — Децибелы — по-английски блохи, — прищурился на огневика. — А при женщинах о блохах не говорят.

— Он шутит, — сказала инженерша.

— Шути, знаешь где! — обозлился огневик.

— Знаю, знаю. А ты не вы… не выпендривайся. На фиг тебе децибелы?

— Борис, — шепнула инженерша.

— Потолкуем, может? — спросил огневик.

— Вот, всегда так. Придет — нашумит, испортит… — зашипела Сонька. — И чего ты в нем, Валюха, нашла? Харя да лысина.

— Точно, — засмеялся сидевший рядом с Валькой третий младший лейтенант, маленький курчавый владелец автомашины «Москвич-401», прозванный в полку крохобором. На машину ушли все суточные, подъемные, все жалованье за год и за полгода вперед, и младший лейтенант, вечно стрелявший рубли и трешки, не пил своей водки, не курил своих папирос, не покупал ни мыла, ни пасты, с охотой ходил в наряд, потому что дежурный по части снимает в столовой пробу, и вообще норовил пожрать в гостях. Вот и сейчас он с удовольствием грыз черный ржаной пряник, не обращая никакого внимания на прижавшуюся к нему от тесноты Вальку (на койке сидели еще две монтажницы).

Руки у крохобора были черны, как пряник. Он только числился по огневому объекту, а на самом деле заправлял всем автохозяйством полка. Ращупкин давно пробивал ему эту должность и очередное звание. Но у младшего лейтенанта было плохо с образованием. Он ушел шоферить, не закончив 8-го класса.

— Вот именно — харя, — обрадовался огневик, интересовавшийся децибелами.

— Значит, толковать раздумал? — спросил Борис. — Пожалеешь. Я завтра — тю-тю… В отпуск и не вернусь уже.

— Давай гуляй, пока трамваи ходят, — хмыкнул любознательный огневик. Он был на хорошем счету у Ращупкина, и драка с Курчевым была ему ни к чему.

— Спасибо, — засмеялся Борис. — И, обидно, не узнаю, что же такое децибелы. Я вас, Александра Фаддевна, три раза спрашивал, и каждый раз из головы вон. Это выше моих мозгов.

— Вам необязательно, Борис, — мягко сказала инженерша, с тоской прислушиваясь к посапыванию из-за дверей, где спали другие командировочные женщины.

Инженер Томилина была не намного старше других монтажниц и гораздо моложе Соньки, но она уже махнула рукой на замужество, и в полку ей хотелось лишь одного — сна и покоя, да еще по возможности — теплой воды. Конечно, суточные, которые выплачивало новое министерство, были очень кстати. Но на окраине Москвы, где она снимала комнатенку, оставался малолетний брат, который не то что децибел, никак не мог постичь простых дробей, занимался в основном голубями и, вполне возможно, уже связался с окрестной шпаной. Больше двух раз в неделю Александре Фаддеевне не удавалось выбираться из полка. Она варила мальчишке суп на три дня и, пока стояли холода, знала, что он сыт. Последнее время все ее помыслы сводились к покупке холодильника. Но приобретать такую дорогую вещь, живя на чужой квартире, было боязно, и инженерша лишь позволяла себе мечтать о маленьком белом, таком уютном и надежном помощнике. Девчонкам о рефрижераторе она даже не заикалась. Те бы ее засмеяли.
Отказавшись от чая и забыв спасительные в таких случаях сигареты в кармане шинели, Курчев уныло сидел рядом с озабоченной инженершей. Несмотря на общую скуку, его сообщение об отпуске никого не заинтересовало. Валька все так же жалась на чужой кровати. Она была в длинном старом ситцевом платье и накинутой поверх тоже старой и местами рваной зеленой кофте. Видимо, ждала инженера Забродина, который после обеда уехал на своей «Победе» в Москву вставлять перед свадьбой золотые коронки.
«Посижу малость и смоюсь, — решил Борис. — Красивого расставания не получается. Ну и ладно. Жалко только инженершу. Нет, и Вальку тоже жалко. Вальку- инженершу», — улыбнулся он.