Это была Жорина идея – сделать уроки на переменах, чтоб больше времени осталось на пещеру. Если б я знал, что так всё кончится…
Упражнение по письму я переписал хорошо, буква в буквочку. Даже самому понравилось. А папа посмотрел и ничего не сказал.
Обидно… Зачем тогда я так старался?
Когда я сделал один столбик примеров по математике, кто-то позвонил в дверь.
В кабинет через минуту вошла мама.
– Друг твой просит, чтоб вышел… Секреты какие-то.
Я вышел, и Жора сунул мне в руку пять рублей и пятнадцать копеек – сдачу с десятки.
– Вот, видишь, руки в масле… И замок был измазанный, и ключи – еле оттёрли. Четыре рубля и семнадцать копеек стоит.
Четыре так четыре… Я сунул деньги в нагрудный карманчик рубашки и захлопнул дверь перед его носом. Некогда с ним болтать. Небось у него целы тетрадки и по письму, и по математике.
Интересно всё-таки, сколько стоит новый замок? Ну, предположим, четыре рубля и семнадцать копеек… Так сколько тогда должно быть сдачи? Разве столько, сколько он мне вернул?
Я списал в тетрадку ещё один столбец примеров. В нём почему-то на один пример оказалось больше. А как в задачнике? Нет, в задачнике столбики ровные, как подрезанные. Что за чудо?
– Уснул? – отложил папа газету. – Что это за «десять р»? А «4,17» откуда взял? Дроби, да ещё десятичные… Во втором классе такого не проходят.
– Вот задал работу хлопцу!.. – не выдержала мама. – Ему уже спать пора.
Я сразу зевнул во весь рот. Вот видите, спросонок всё написалось. А спросонок не только «десять р» – любую чушь напишешь. Интересно, догадается папа, что Женя Гаркавый оставил тогда ту десятку мне?
Тр-р! – вырвал папа страницу из новой тетрадки по математике… Защипало глаза: третий раз надо задачки переписывать! А сколько уже раз за день слезы?
Хорошо, что хоть про «десять р» не расспрашивает…
– А когда я стих… стихотворение буду учи-и-ить?.. – завёлся я опять.
– Ночь впереди. Мы ляжем спать, а ты иди на кухню или залезай в ванную и учи!
– Что ты говоришь, Иван! – опять не выдержала мама. – Поучай, наказывай, но не издевайся!
Папа промолчал.
Шлёпают тапочки – из ванной выходит бабушка. Ко лбу у неё прилипли пряди волос, мокрые руки отставлены в стороны.
– Постирать постирала, а высохнет ли до утра? Это же надо додуматься: ковыряться в земле в школьном костюме! Сними рубаху, простирну заодно…
– Я встану пораньше, утюгом досушу. Обормот несчастный… Всей семьёй не можем на него настираться и насушиться, – сказала мама.
Стянул быстрее рубашку. Я мог бы и майку снять: меня уже бросало в пот от этих задачек.
В ванной, слышно, что-то звенит, падает в воду – тёх! тёх!
– О-о, да у него тут настоящая сберегательная касса! – слышится удивлённый голос бабушки.
Идёт быстренько сюда – и прямо к папе.
– Что это такое, Иван? – разжала она кулак перед его носом. На ладони лежала смятая мокрая пятирублёвка и несколько медяков. – Ты знаешь, я не вмешиваюсь в воспитание. Но если по столько давать ребёнку денег, кто из него вырастет?
Папа поводил глазами с денег на меня, с меня на деньги.
– Откуда они? – В голосе грозные нотки.
– Из кармана выпали у Жени.
– Я у него спрашиваю: где взял деньги?
Я молчал, понурив голову. А что будешь говорить? Разве кого убедишь, что Гаркавый насильно всучил мне эти деньги? Такое у взрослых, наверно, не бывает, чтоб насильно… Отец не поверит. И разве я виноват, что так случилось? Я же не просил у Жени эту десятку. Я даже забыл о ней! Если б сразу вспомнил, то отнёс бы Гаркавому… Зачем, чтоб он расплачивался за… того кота в мешке… Морскую кошку.
– Язык проглотил? – В голосе отца зазвенела сталь.
Что-то с ним сегодня случилось. Никогда раньше таким не был. Может, на работе неприятности? Может, его рационализаторское предложение не приняли?
– Женичек… – подошла к нам мама. – Женик, скажи мне, только по-честному. Ты ведь взял эти деньги из моей сумки, да? Там, кажется, была пятёрка, а теперь нет.
– Не брал… – залился я слезами. Голова у меня болела и трещала.
Пятёрка уже у неё пропала! Сразу – пятёрка… Может, сотня?!
Все молчали, думали, что я пореву немного и что-нибудь скажу. Но не дождались. Папа забегал из угла в угол, натыкаясь на стулья.
– И это… Ни у кого чужого не брал?
Мама боялась даже вымолвить – «украл». А могла бы смело говорить. Если присвоил, то считай, что украл.
Меня начало трясти.
– Я не вмешиваюсь… Но прекратите эти эксперименты! – закричала на них бабушка. – Пусть идёт спать, завтра обо всём расскажет сам… И встанет пораньше, уроки доделает.
Бабушка вытащила меня из-за стола и повела в свою комнату, на кушетку, хотя я сплю в общей комнате.
Папа и мама на это и слова не сказали. Они не шелохнулись, как будто их громом пришибло.
Бабушка помогла мне даже штаны снять. А когда она накрывала меня одеялом, я вдруг и рассказал ей, как получилось с деньгами. Сказал, куда четыре рубля и семнадцать копеек пошло…
– Ну вот и хорошо. У человека была беда, а ты помог, и правильно сделал. Павлуше надо помогать – одни растут с Генкой, без отца… Спи! Мелочь я тебе оставлю на мороженое, а пятёрку заберу.
– Так мне ведь нужны деньги! На пластилин… Три коробки! – говорю я. – Кукольный театр будем лепить с дядей Левоном… Мы «Артек»… Но я никому, нигде, никогда… Ни за пуд шоколада, ни за ящик халвы…
– Ну, хорошо, хорошо… Ты спи, постарайся быстрее уснуть. А завтра будешь лепить свои театры, кино.
У бабушки и лицо побледнело, и руки тряслись. Подвернула повыше рукав и голым локтем притронулась к моему лбу. Не ладонью, а локтем! Ну и чудачка…
Дверь она прикрыла неплотно, и я всё слышал, о чём разговаривали в общей комнате.
Бабушке казалось, что она шепчет только папе и маме. А она кричала шёпотом:
– Довели хлопца!.. Бредить начал: то театр собирается лепить, то в Артек ехать… Боже мой, какой-то пуд шоколада поминал, ящик халвы!
И все начали говорить, как испорченное радио: то громко, то шёпотом, то совсем не слышно. Об одном говорили – как лучше воспитывать детей.
– Я не вмешиваюсь… Я не вмешиваюсь, но послушайте!.. – прорывался высокий голос бабушки.
Наконец все на цыпочках пришли в бабушкину комнату и ещё раз перецеловали и перещупали лоб Маринки и мой – сравнивали.
Неужели взрослым так хочется, чтоб мы болели или сходили с ума? Неужели так интересно быть сумасшедшим? На них, говорят, какие-то рубахи надевают с длинными рукавами… Чтоб рукам волю не давали…
А как это Вася родился в сорочке? Смех… Может, ещё и в сандалетах?
Всё перепуталось у меня в голове. И я уснул…
Разбудила утром мама. Папы уже не было, ушёл на работу. Бабушка одевала Маринку – вести в детский сад.
Я потягивался, а мама подрисовывала у зеркала губы и сыпала скороговоркой:
– Беги умываться… Умылся? – А я ещё только одну штанину на ногу натянул, читал «Гулливера» и не мог ощупью попасть в другую. – А теперь садись завтракать… Уроки доделаешь – раз! На улицу сегодня даже и не думай – два! Пять рублей эти оставляем тебе – три! Сдачу принесёшь… Если успеешь раньше выучить стихотворение, можешь сбегать за пластилином. Культмаг в начале Партизанской улицы – ты
