Роберт сел в кресло, закинув ногу на ногу. Спросил коротко:
— Можно я закурю?
— Да, пожалуйста.
Монтгомери достал из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар, инкрустированный алмазами. Единственная роскошь, которую он позволил себе за всю жизнь — и то лишь потому, что это был подарок Дэна. И хороший повод начать разговор о нем, поскольку Джефф прекрасно знал об этом подарке. Вот и сейчас, не спеша доставая сигарету и раскуривая ее, Боб краем глаза следил за выражением лица собеседника. Джефферсон узнал этот портсигар, и в голубых глазах его мелькнула боль воспоминания.
— Подарок моего сына, — вырвалось у него.
Монтгомери наконец закурил, глубоко затягиваясь. Потом посмотрел на Уайтхорна и ответил:
— Да, сэр. Самый дорогой подарок из всех, что у меня были… во всех смыслах.
— Понимаю. Тебе не хватает его.
— Очень. Особенно на работе. Все время, когда его экипаж в полете, я жду его возвращения.
— На его должности сейчас, наверное, другой летчик? — Поинтересовался Джефф.
— Да. Максвелл Колфилд.
— Муж Джессики.
Роберт как-то странно посмотрел на своего собеседника, пытаясь разгадать его настроение. Но то ли, действительно, спокойное лицо Джеффа сейчас ничего не выражало, то ли сам он так волновался, что мало что воспринимал адекватно. Надо было как-то переходить к следующему этапу этого разговора, иначе мистер Джефф начнет что-то подозревать.
— Я все думаю, — вновь заговорил Боб, — что пока не увидишь, как хоронят человека, он всегда будет жив. Мне до сих пор кажется, что Дэн жив. Просто уехал на время.
— Ты никогда об этом не говорил, — вскинулся Уайтхорн — старший.
— Надеялся, что это ощущение исчезнет. Порой от него становится жутко.
— Потому что Дэн умер?
— А почему вы в этом так уверены? — В свою очередь спросил Монтгомери?. — Ведь мы не нашли его тело, не похоронили его.
— Ты же сам говорил, что Дэн взорвался вместе с самолетом, — недоуменно сказал отец Дэна.
— Это было только предположение. К тому же катапульта во всех самолетах устроена так, что все летчики катапультируются одновременно.
— Значит, мой сын все-таки успел покинуть горящий самолет?
— Да.
— Тогда почему мы его не нашли? Ведь парашют у него был исправен?
— О да!
— Тогда почему мы его не нашли?! — Почти истерично выкрикнул Джефф звенящим от напряжения голосом.
— Возможно, потому, что он сам этого не хотел…
— Что?..
Пауза была очень напряженной. Казалось, в этой тишине можно было услышать, как отчаянно бьются сердца двух людей. И еще одного — третьего, стоящего наверху огромной винтовой лестницы.
— Этого не может быть… — Ошеломленно пробормотал Джефф. — Чтобы мой сын не хотел вернуться домой, пусть даже не ко мне…
— А что если может? — Не выдержал Дэн и стал спускаться по лестнице на встречу отцу.
Джефф поднял глаза, и Роберт увидел, как он смертельно побледнел — даже губы побелели. Лицо, буквально секунду назад бывшее таким живым и эмоциональным, вдруг превратилось в жуткую смертельную маску. Монтгомери шагнул к нему.
— Мистер Джефф, вам плохо? — Испуганно спросил он.
— Нет, — бесцветным голосом ответил Уайтхорн-старший. — Все в порядке. Ведь мой сын вернулся домой.
И потерял сознание.
Дэн жутко перепугался за отца и в смятении, не зная, что делать, подумал, что зря решил поиграть в театр. Все это выглядело по-детски глупо, да к тому же опасно для жизни отца. Пока они с Бобом осторожно укладывали Джеффа на диван, Питер звонил их семейному врачу, который много лет наблюдал Джефферсона. Все это время Дэн бесполезно метался по дому, то порываясь принести воды лежащему в глубоком обмороке отцу, то рвался позвонить кому-нибудь из братьев отца, чтобы поднять на ноги всю семью. Пока, наконец, Монтгомери, потеряв терпение, не наорал на него так, что Дэн притих, забившись в одно из кресел, и сидел там до ухода доктора. Уайтхорн — старший уже к тому времени пришел в себя; мертвенная бледность постепенно сходила с его лица. В присутствии доктора он практически все время молчал. Наверное, шок еще не прошел. Но едва дворецкий закрыл за ним дверь, тут же подал голос:
— Дэн?!.
— Я здесь, отец… — Он мгновенно вскочил с кресла и сел на колени перед диваном, на котором лежал Джефф.
Джефферсон некоторое время всматривался в лицо сына, будто с трудом верил в то, что он жив. Потом губы старика дрогнули в улыбке, и он произнес:
— Значит, ты действительно жив…
— Да, отец, — тоже улыбаясь, ответил Дэн.
— А я-то думал, что мне привидение привиделось.
— Ну, на привидение я не очень похож.
— Если бы ты знал, как мне было плохо без тебя! Я думал, что никогда себе не прощу твою смерть…
— Отец, ну ты-то здесь причем?! — С изумлением проговорил Дэн.
— Очень даже причем, — возразил Уайтхорн-старший. — Ведь это из-за меня ты поступил учиться в летную академию.
— Не говори глупостей! — Упрямо возразил его сын. — Я сам выбрал свой путь… — Он помолчал немного, потом добавил: — Но теперь все это в прошлом. Я вернулся домой!
Джефф сел на диван, и они крепко обнялись. А потом, в эту идиллию вмешался Роберт Монтгомери:
— Если вам уже лучше, мистер Джефф, то я, пожалуй, поеду домой. Ведь вам, скорее всего, очень хочется побыть наедине с сыном…
Дэн молча кивнул, а после сказал:
— Я провожу тебя… Извини, отец, — обратился он к Джефферсону.
Когда Дэн и Роберт вышли к парадной двери, Боб сказал:
— Все еще не верится, что ты жив. Но я рад твоему возвращению. И прости за тот удар в кабинете мистера О'Нилла.
— Порядок! — Весело отозвался Дэн. — Я, кстати, предвидел это.
Роберт еще раз крепко по-братски обнял Дэна.
— Какие у тебя планы на завтрашний вечер? — Спросил Монтгомери.
— Многочисленные охи, ахи, обмороки и истерики, — пошутил Дэн. — А если честно, в первую очередь привезу домой жену и сына. А что?
— Я хотел бы пригласить тебя на ужин.
— С радостью. Но я думаю, что мы договоримся завтра. О'Кей? — Спросил Уайтхорн.
— Конечно. Пока.
Открыв дверь и почти перешагнув через порог, Боб вдруг обернулся и сказал:
— Не пропадай больше. Без тебя всем очень плохо.
И пошел к своей машине. Дэн постоял возле открытой двери — подождал, пока Монтгомери выехал из двора. Потом вернулся к отцу.
Остаток дня плавно перешел в вечер. За окнами стемнело. В доме зажгли свет. Неторопливо подали вкуснейший ужин. А Дэн и Джефф все еще не могли наговориться. Они будто забыли о времени, будто
