— Мама!.. — Просительно позвала ее Джессика.
— Потом поговорим… Коротко бросила Элвира через плечо.
— Ох, мама… — Пробормотала Джессика и сказала Анжелине, которая все это время стояла в дверях: — Пригласи, пожалуйста, мистера Колфилда сюда. И принеси нам чаю с сандвичами. Я что-то проголодалась…
Максвелл неуверенно прошел в гостиную, точно до последнего момента был уверен, что его вежливо попросят уйти. В руках он держал очаровательного плюшевого медведя и букет белых роз.
— Здравствуй, — сказал он.
На губах его мелькнула было тень улыбки, но тут же погасла. Видимо, он еще не знал, как вести себя с ней.
— Привет, — ответила Джессика, пытаясь встать ему навстречу.
— О, пожалуйста, не надо из-за меня вставать! — Попросил он. — Ты ведь так уютно сидишь.
— Тогда и ты садись, — в ответ попросила Джес и указала на кресло сбоку, в котором только что сидела ее мать.
— Кстати, я принес это тебе, — спохватился Максвелл и протянул ей цветы и медведя.
— Спасибо.
Возникла пауза, во время которой Джессика с ужасом поняла, что мать была права: ей не о чем говорить с этим совершенно чужим мужчиной. Да и зачем, собственно, он пришел? Чтобы напомнить ей о себе? О том, что у них когда-то был короткий роман? О том, что она бросила его из-за его друга, едва не вышла за него замуж, а теперь ждет от него ребенка?.. Абсолютно нелепая ситуация. И как спасение от напряженного молчания — вошла Анжелина с подносом в руках.
— Надеюсь, ты не откажешься выпить со мной чашку чая? — Спросила Джессика Макса.
— С удовольствием, — ответил он.
Наверное, и ему было неловко от собственного визита. Даже если он и жалел о том, что пришел, теперь уже было поздно идти напопятную. Когда-нибудь они должны были встретиться. Слишком многое связывало их в этой жизни, чтобы они могли вот так запросто разойтись в разные стороны. А особенно теперь, когда жизни обоих точно ножом разрезал на 'до' и 'после' тот роковой полет. Но сейчас Джес и Макс неловко молчали, пока Анжелина расставляла чайный прибор на маленьком столике и разливала чай.
— Спасибо, Анжелина, — поблагодарила ее Джессика, когда домработница все сделала. — Можешь идти.
— Если что-нибудь понадобится, вы меня позовите, — сказала женщина. — Я буду на кухне.
— Конечно.
Когда они остались вдвоем, Джессика нетерпеливо передернула плечами и сказала:
— Опекают меня, точно я больна, а не беременна. Я уже до смерти устала от их заботы.
— Они любят тебя, — мягко возразил Колфилд. — А это очень здорово, когда есть кому тебя любить.
— Да, я понимаю, — вздохнув, сказала Джессика.
— Как ты себя чувствуешь? — Спросил Колфилд, отпивая чай.
— Ну вот, и ты туда же! — Не на шутку рассердилась Джессика.
— Прости, пожалуйста, — виновато проговорил он. — Я же беспокоюсь о тебе. Ведь с тех пор как мы виделись последний раз, меня не покидало чувство вины за то, что я… — Он запнулся, подбирая слова, — за то…
— Максвелл, пожалуйста, — тихо взмолилась Джессика, — не надо больше об этом. Я этого не вынесу… Ты ни в чем не виноват, — добавила она еле слышно.
Он поднял на нее серо-зеленые глаза, полные надежды, отчаяния, вины и еще чего-то такого, от чего ей вдруг на миг стало не по себе. Невыносимо захотелось переиграть время назад, чтобы у него даже в мыслях не возникло желания нанести ей визит. И, возможно, он понял это по ее глазам, так как сказал:
— Мне, наверное, не следовало приходить…
Женщина промолчала.
— Но я больше не могу не видеть тебя и чувствовать себя так, будто я собственными руками совершил убийство. Пожалуйста, не наказывай меня! Не лишай меня возможности жить!
— Ты ни в чем не виноват, — повторила Джес уже более громко. — Полгода назад я могла бы обвинить тебя во всех смертных грехах. Я была зла на тебя за то, что именно ты оказался вторым пилотом. Я была зла даже на себя за то, что стала причиной вашего раздора. Наконец, я была зла на тебя за то, что ты вернулся живым, а он… а он не вернулся вообще… Наверное, тогда мне казалось, что передо мной виноваты все, ведь во мне осталось еще столько нерастраченной любви, а горе накрыло меня с головой… как волна в океане. И даже если бы на твоем месте вдруг оказался Роберт Монтгомери или кто-либо еще, я бы ненавидела и его.
— Я думал… — Начал было Колфилд.
— Пожалуйста, прости меня, — Джессика так резко оборвала его, что он от неожиданности смолк. — Прости за эту ненависть, — говорила она, будто боялась, что он ее остановит. — Я не ведала, что говорила и что делала тогда. Это было так больно, а боль ослепляет. Понимаешь, когда человеку больно, он злится на других, потому что он страдает, а они — нет.
— Не нужно мне ничего объяснять, — спокойно проговорил Максвелл, с нежностью и состраданием глядя на нее. — Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. И если уж на то пошло, мы оба должны просить прощения друг у друга. Собственно, за этим я и пришел.
Он вдруг опустился перед ней на одно колено, бережно взял ее ладони и поднес к губам. Джессика ошеломленно смотрела на него, не совсем понимая, что происходит.
— Прости меня. Я ненавидел Дэна, но я не знал, что моя ненависть причинит и тебе невыносимую боль.
— Максвелл, пожалуйста, встань, — попросила Джессика, чувствуя себя ужасно неловко во всей этой ситуации. — Ты здесь совершенно не причем. И не нужно просить у меня прощения, иначе мы до конца жизни будем рассыпаться друг перед другом в извинениях. А это ни к чему хорошему не приведет. Гибель Дэна — это только мое горе; только моя боль, и я ее как-нибудь переживу. Время лечит, как оказалось. Но мне очень важно, чтобы мои друзья были рядом со мной. Мне нужна ваша поддержка — твоя и Роберта. Мы ведь будем друзьями? — Спросила она с такой надеждой в голосе, что у Максвелла не хватило духу сказать ей правду.
— Да, конечно, — ответил он после некоторого замешательства.
— И ты больше не сердишься на меня? — Спросила Джес с детской непосредственностью.
Колфилд поднял на нее глаза. На губах ее сияла ослепительная улыбка, которой он не видел уже очень давно. Наверное, Макс уже и не помнил, когда она улыбалась вот так именно ему. И сейчас за еще одну такую улыбку он готов был пообещать ей что угодно. И он пообещал:
— Я всегда буду твоим другом. Всегда.
15 сентября 1984 года у Джессики родилась дочь, которую она назвала Джулией. Все произошло быстро, легко и без осложнений. Девочка родилась крепкой, абсолютно здоровой и ослепительно красивой. Даже видавшие виды врачи и медсестры восхищенно любовались очаровательной малышкой, у которой была великолепная матовая кожа, легкий темный, почти черный, ореол волос на голове и незабываемые голубые глаза, доставшиеся ей в наследство от отца. И всем сразу стало ясно, что выразительные глаза эти уже не поменяют своего цвета ни на какой другой. Девочку почти сразу унесли в отделение для новорожденных малышей, но Джессика отчетливо запомнила доверчивый умный взгляд синих глаз — будто кроха прекрасно понимала, кто держит ее на руках. Практически сразу после родов Джессика уснула и проспала двенадцать часов кряду. Это был оздоравливающий сон, после которого она почувствовала себя намного лучше. Ей казалось, что она могла горы свернуть. Но врачи попросили ее остаться в клинике еще на три дня — банальное обследование матери и ребенка. Все это время рядом находились ее родители и Джефф. Они почти жили в клинике; врачу с трудом удавалось уговорить их хотя бы переночевать дома. Вся палата была заставлена вазами с цветами и больше походила на оранжерею. У нее ежедневно бывал Роберт Монтгомери, Максвелл целыми днями сидел возле входа в палату, точно сторожевой пес, ее
