Такую же грязь, но в гораздо большем количестве я обнаружил на острие, причем грязь эта пристала к металлу поверх бурой запекшейся крови. По всей видимости, удар был нанесен с такой силой, что добрых футов пять стали вышло из груди убитого. Когда Цисарт упал ничком, острие вонзилось в землю. Поэтому, после того как растерявшийся Бедари выдернул шпагу из груди своего друга, лезвие оказалось выпачканным не только кровью, но и землей. Но…
Я вновь прошелся вдоль всей шпаги, машинально меряя шагами длину оружия. Рукоятка оказалась примерно 4 футов; лезвие – шириной 12 дюймов, а длиной 35 футов.
Я остановился. Увиденное подтвердило мысль, забрезжившую в моем сознании при осмотре площадки. Опустившись на колени, я еще раз внимательнейшим образом осмотрел лезвие шпаги. Крупинки грязи и крохотные травинки, которые были мне видны вполне отчетливо, покрывали острие шпаги. Собственно говоря, это подтверждало слова Бедари о том, что шпага вонзилась в землю – после того, как Цисарт упал, сраженный ударом убийцы. Действительно, комья земли – каждый не более моего кулака, – покрывали лезвие от конца на целый ярд.
Пора было уходить. Случайно я бросил взгляд на сапоги убитого. Только сейчас мне показалось, что они были испачканы травяной зеленью странным образом. Толстые подошвы и подбитые гвоздями каблуки были чисты, причем я рассмотрел их со всей возможной тщательностью – даже шляпки гвоздей, примерно дюймового диаметра, выступавшие на полдюйма.
А вот к носкам обоих сапог в обилии прилипли травяные частицы, кои я немедленно счистил тесаком во второй приготовленный мною платок. Это показалось мне очень странным. На всякий случай я измерил длину подошвы – она составила 14 футов. Сверившись с записями, сделанными мною утром, я убедился, что размер сапог Цисарта не совпадает со следами, оставленными на лужайке. Я почувствовал себя сбитым с толку. Получалось, что фрисканд, найденный убитым в парке, словно бы перенесся туда по воздуху.
Когда мы вернулись домой, я начал растолковывать нянюшке, что и как следует делать на процессе, что говорить и как реагировать на те или иные выпады со стороны обвинения. Вскоре пришла гостья – фрейлина Мирлич. Сочувственные вздохи и ахи, дворцовые сплетни не дали нам продолжить. Поскольку я не успел рассказать Глюмдальклич о подслушанном мною разговоре, она восприняла этот визит как проявление искреннего беспокойства со стороны подруги. Мне ничего не оставалось делать, как уйти в свой ящик и постараться привести в порядок свои записи и мысли. Затем я лег в постель и уснул под щебетание о том, что королева нынче на приеме была не в духе, паж Даргири уронил опахало, одна из фрейлин оказалась беременной, а фрисгульд Голдири вот-вот получит чин фрисканда.
7
Суд открылся в восемь утра в судебной палате королевского дворца. Как я уже говорил, в Лорбрульгруде председателем верховного суда – брибдингом – был сам монарх, потому на судебных заседаниях можно было видеть весь цвет столицы. Собственно, весь цвет я и увидел в то утро, когда два лакея, следовавшие на почтительном расстоянии за моей нянюшкой, внесли мой ящик в палату. Ящик поставили на стол защитника. Глюмдальклич открыла крышку, извлекла из ящика меня, затем – кресло. Я сел в кресло и с любопытством огляделся по сторонам.
Небольшой зал – немногим превосходящий рабочий кабинет короля – был полон придворными, одевшимися по случаю чрезвычайно пышно. Дамы сидели отдельно от кавалеров. В первом ряду сидели рядом друзья несчастного дригмига Бедари – Зитери, Даргири и Тизарт.
Кресло судьи находилось напротив нас – на помосте, за которым мозаика, покрывавшая стену, изображала сцену из прошлого: предок нынешнего короля отправляет справедливый суд в только что построенной судебной палате.
Четыре храмовых служителя внесли на специальных носилках укрытое черным покрывалом тело убитого Цисарта. Следом еще двое на длинном узком щите несли орудие преступления – шпагу дригмига. С появлением служителей все встали и стояли до тех пор, пока тело не было водворено на специальный стол у дальней стены, а шпага не уложена на стоящий рядом стол поменьше.
Затем в сопровождении вооруженного караула появился арестованный. Он был одет в принесенное Глюмдальклич чистое платье; лицо казалось спокойным; при виде нас он улыбнулся Глюмдальклич, а мне даже подмигнул с некоторым лукавством. Я подмигнул в ответ, но вряд ли он мог разглядеть это.
Бедари вошел за специальный барьер, сел на скамью, предназначенную для подсудимого. Командир караула (это был тот же фрисгульд Голдири, который позавчера арестовал дригмига) встал за его спиной, положив руку на эфес шпаги. Два других караульных, вооруженные алебардами, заняли места по обе стороны скамьи.
И наконец, в палате появился его величество Семитрендриг VI, верховный брибдинг, строгий и беспристрастный судья. Заняв свое кресло, монарх-брибдинг ударил в пол огромным посохом, толщиною с мраморную колонну. Звук от этого удара еще не стих, когда прокурор, встав у специально предназначенного для выступлений пюпитра, начал обвинительную речь.
Я слушал внимательно, боясь упустить малейшую деталь. Столь же внимательно речь прокурора слушала и Глюмдальклич.
Поначалу прокурор говорил лишь то, о чем мы уже знали. Сначала он сообщил о том, что, в силу испорченности, дригмиг Бедари пустил лживые сплетни о корыстолюбии фрисканда. Который якобы требовал от дригмига деньги за продвижение по службе. Затем он остановился на ссоре между подсудимым и убитым, упомянув, что причиной ее стали именно эти слухи. Свидетелями ссоры были несколько человек. Вызвав по очереди Даргири, Зитери и Тизарта, он задал каждому несколько вопросов о том злосчастном дне. Их показания во всем совпадали. Меня интересовало не столько то, что они говорили, сколько то, как.
Даргири держался подчеркнуто сочувственно по отношению к арестованному дригмигу. Отвечая на вопросы прокурора, он то и дело посматривал на обвиняемого, словно прося прощения за то, что вынужден показывать против него. Тизарт давал ответы сухо, по-военному, избегая всего, что могло быть истолковано как личное отношение к случившемуся. На подсудимого он не смотрел – потому, возможно, что были они в одном чине. В душе Тизарта боролись товарищеские чувства к такому же дригмигу, как он сам, и чувство долга, требовавшее от него всемерно содействовать правосудию. А вот показания Зитери, соседа по комнате нашего подзащитного, оказались для нас неприятной неожиданностью. Он был единственным из трех, кто утверждал, будто Бедари и после того, как Голдири с помощью Даргири и Тизарта удалось увести Цисарта, продолжал сыпать угрозами в адрес фрисканда.
Обвинитель удовлетворенно кивнул, но тут в допрос вмешался августейший брибдинг:
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Никто, – ответил Зитери. – В это время Даргири и Тизарт помогали фрисгульду Голдири увести оскорбленного фрисканда. Так что в комнате находились только я и дриг-миг Бедари. Мы ведь соседи и делим эту комнату… Тогда-то подсудимый и пообещал разделаться с фрискандом.
– Ложь! – воскликнул Бедари. – Ничего подобного я не говорил!
Стоявший позади скамьи подсудимых Голдири немедленно ударил его по плечу, и Бедари замолчал.
– То есть в присутствии остальных Бедари этих угроз уже не повторял? – уточнил король.
– Кажется, нет, – признался паж. – Во всяком случае, я не помню.
Король кивнул, видимо, удовлетворенный ответом. Обвинитель позволил Зитери вернуться на место и продолжил свою речь. По его словам выходило, что фрисканд не вызывал дригмига и даже, возможно, простил молодого человека. Но Бедари, возмущенный тем, что фрисканд оскорбил его в присутствии посторонних, затаил злобу. Вызвав Цисарта в парк, он подстерег своего командира в укромном уголке королевского парка. Здесь, коварно убив фрисканда ударом в спину, он бежал, рассчитывая на то, что убийство будет принято за смерть на поединке чести. Но внезапно появившийся караул спутал его планы. Он бежал, оставив шпагу в спине убитого, тем самым разрушив собственную выдумку.
– Есть ли у вас доказательства сказанному? – спросил брибдинг.
– Есть! – торжествующе объявил обвинитель. – Очень важная улика – письмо, которым подсудимый назначал Цисарту встречу, причем местом встречи обозначил именно ту лужайку в парке, где впоследствии и было найдено тело. Но в письме нет ни слова о вызове! Напротив, в письме говорится, что подсудимый готов объясниться с фрискандом и принести ему все подобающие случаю извинения.
Король нахмурился.
– Вы уверены в этом? Конечно, если Цисарт был убит на поединке, это печально, но не преступно.
