допроса свидетелей и, особенно, при демонстрации прокурором улик и доказательств вины Бедари мне пришла в голову весьма любопытная мысль. Подозвав Глюмдальклич, я коротко объяснил ей, что нужно делать. Будучи чрезвычайно сообразительной девушкой, она сразу же уловила суть. На губах ее заиграла торжествующая улыбка, которую она, впрочем, тут же согнала, постаравшись принять вид скромный и озабоченный.
– Ваше величество, – сказала она, – обвинитель продемонстрировал улику, которая ему представляется важной, чуть ли не решающей. Я говорю о письме, найденном в кармане кафтана убитого. Я прошу разрешения задать подсудимому несколько вопросов, касающихся этого письма. Для этого я попрошу дать ему письменные принадлежности.
Король вопросительно взглянул на обвинителя. Тот демонстративно пожал плечами и промолчал. Его величество милостиво кивнул девушке; тотчас по ее просьбе арестованному поднесли лист бумаги, перо и чернильницу.
– Пожалуйста, напишите два слова: «Фрисканду Цисарту», – велела Глюмдальклич.
Бедари подчинился. Служители поднесли написанное моей нянюшке. Я заглянул в лист и облегченно вздохнул.
– Дригмиг Бедари, откуда вы родом? – спросила Глюмдальклич.
– Лорич, мы же земляки… – растерянно отвечал подсудимый. – Я из той же Снотиснути, что и ты.
– А покойный фрисканд? – спросила Глюмдальклич.
– Тоже, – ответил Бедари. – Потому он и рекомендовал меня в гвардию.
Тогда Глюмдальклич обратилась к обвинителю:
– Прошу вас, господин прокурор, покажите брибдингу письмо, найденное у убитого.
Обвинитель хмыкнул и, подняв письмо, показал его королю.
– Ваше величество, а теперь взгляните сюда. – И Глюмдальклич торжествующе подняла лист, на котором только что написал несколько слов Бедари. – Вы можете убедиться в том, что Бедари пользуется письменами, принятыми в провинции Снотиснути. Не сомневаюсь, что, обращаясь к земляку, он будет писать точно так же. И сделает это, не задумываясь. А письмо, которое нам показывал господин обвинитель, написано буквами, принятыми в провинции Гноггигнугги. Мой помощник Грильдриг не раз обращал внимание на то, что, говоря на одном и том же языке, жители разных провинций нашего королевства пользуются разными письменами для записи одних и тех же слов. И значит, это письмо было написано вовсе не дригмигом Бедари, а кем-то другим… – С этими словами моя сообразительная нянюшка повернулась к трем свидетелям, сидевшим на передних скамьях.
– Господа, – сказала она, – кто из вас родился в Гноггигнугги?
Я внимательно следил за выражением их лиц. В наибольшей степени меня интересовал сосед Бедари по комнате, чьи показания были самыми подозрительными и опасными для нашего подопечного.
Но после мучительно долгой паузы со своего места поднялся Тизарт. Лицо его было смертельно бледным.
– Я родом из Гноггигнугги, – произнес он хриплым голосом. – Но, клянусь, я не писал этого письма. Я вижу его впервые.
Переглянувшись с обвинителем, так же растерявшимся от происходящего, брибдинг позволил Тизарту сесть на место, а Глюмдальклич велел продолжать. Девушка смотрела на меня, я – на нее. Окончание этой маленькой сценки ошеломило меня не меньше, чем мою нянюшку, поскольку Тизарт казался мне наименее подозрительным. Теперь же получалось, что каждый из трех свидетелей мог оказаться истинным преступником. Зитери явно лгал, очерняя Бедари. И причиной тому было соперничество за внимание Глюмдальклич. Разумеется, он мог и не быть виновным в убийстве Цисарта – между ними не было никаких счетов. Но воспользоваться ситуацией и подставить ножку сопернику в лице Бедари он решился. Даргири ненавидел Цисарта и был не в ладах с Бедари. Что же касается Тизарта, то он единственный мог написать найденное письмо так, как оно было написано. Причиной же для убийства могли быть какие-то конфликты по службе – ведь Цисарт был непосредственным командиром и Тизарта.
Таким образом, подозрительны были все трое, но в наибольшей степени Даргири, затем – Тизарт и в последнюю очередь Зитери. Сговор тоже мог иметь место. Словом, мы оказались в затруднительном положении. Но я надеялся найти выход из него.
Глюмдальклич обвела зрителей тем же растерянным взглядом.
– Правда, – прошептала она. – Разве уроженцев Гноггигнугги в столице меньше, чем Снотиснути? Вот и Кариллич, и Ноффани, и Мирлич…
Меня словно кто-то сильно толкнул. От неожиданной мысли закружилась голова. Не дожидаясь, пока Глюмдальклич снова обратится ко мне, я воскликнул – изо всех сил, чтобы мой слабый голос достиг слуха короля:
– Подписано ли письмо? Чье имя стоит в конце?
– Конечно, не подписано, – снисходительно ответил обвинитель. Разумеется, не мне, а брибдингу. – Подсудимый не хотел навлекать на себя лишних подозрений.
– Ваше величество, – воскликнул я, – но ведь в таком случае это письмо вряд ли может считаться столь важной уликой! В нем ни слова не говорится о поединке, оно не подписано ничьим именем! Мало того, ваше величество, нет никаких указаний на то, чтобы считать автором письма мужчину, а не женщину! И в этом случае мы имеем дело не с вызовом на поединок, а с назначением любовного свидания!
В судебной палате воцарилась глубокая тишина. И, воспользовавшись этим, я обратился к фрейлине Мирлич:
– Госпожа Мирлич, ведь это вы написали письмо фрисканду Цисарту?
Растерявшаяся фрейлина ничего не ответила, но красные ее щеки и дрожащие губы говорили сами за себя.
– Ты же говорила, что порвала с ним! – вскричал паж Даргири.
– Я и порвала! – со слезами в голосе ответила Мирлич. – Я хотела попросить его впредь не оказывать мне никаких знаков внимания! Для того я и назначила эту встречу!
– И во время вашей встречи фрисканд был жив?
Вопрос, заданный обвинителем, показался мне верхом нелепости.
– Конечно, – ответила Мирлич. – Ведь это было накануне того злосчастного дня!
– А вы сказали, что дежурили в покоях королевы! – воскликнул паж. – А на самом деле бегали встречаться со своим воздыхателем!
Мирлич, более не сдерживаясь, разрыдалась и покинула заседание палаты. Я вздохнул. Письмо перестало быть уликой. Но мы не приблизились ни на йоту к подлинной разгадке убийства.
Глюмдальклич поднесла меня к узкому столу, на котором уже лежала шпага Бедари. Соскочив с ее руки, я медленно прошелся вдоль огромного оружия, внимательно рассматривая его.
– Обратите внимание, ваше величество! – сказал я, указывая на острие. – Обратите внимание: даже сейчас можно четко увидеть, сколь глубоко вонзилось оружие в землю, после того как пробило грудь фрисканда. А длина этой травинки, которой я измерил глубину следа в земле, в точности подтверждает это.
Глюмдальклич немедленно обратилась к обвинителю и со всем почтением попросила его подойти и убедиться в справедливости сказанного.
Обвинитель подошел с недовольным видом. Он склонился над шпагой. Стекла его очков сверкали, словно башенные окна, а дыхание, наполненное ароматами обеденного стола, едва не лишило меня сознания.
Наконец он выпрямился, а я перевел дух.
– Ну и что же? – Обвинитель пожал плечами. – Удар был нанесен сзади, при падении тела убитого, убийца выпустил шпагу из рук, Цисарт упал, и торчащая в его груди шпага вонзилась в землю.
Король сделал мне знак, чтобы я ответил на этот вопрос ему. Я поклонился и ответил:
– Если бы шпага была просто выпущена из рук противником фрисканда, когда тот падал, то она, конечно, могла бы вонзиться, но – насколько?
Его величество подумал и молча развел большой и указательный пальцы примерно на пятнадцать дюймов.
– Вот именно! – воскликнул я. – А на самом деле она вонзилась в землю вот на такую глубину! – И я
