Казалось, температура в комнате резко упала. Никто не произнес ни слова, однако на потрясенных лицах всех присутствовавших читалось понимание.
— Значит, вы нашли его, — наконец вымолвил Гренвилл. Пратт кивнул.
— Тело принадлежит доктору Натаниэлу Берри. Вопреки нашим предположениям он никуда не исчез. Он был убит.
24
НАШИ ДНИ
Джулия оторвала взгляд от письма Венделла Холмса.
— Венделл Холмс был прав, Том? Тот случай родильной горячки действительно имел отношение к болезни
Чарлза? К заражению крови?
Том стоял у окна и смотрел на море. Утром туман начал рассеиваться, и, несмотря на то что небо по- прежнему оставалось серым, они наконец смогли увидеть воду. На фоне серебристых туч носились чайки.
— Да, — тихо подтвердил он. — Скорее всего, связь есть. В своем письме Венделл Холмс почти не касается ужасов родильной горячки. — Том уселся за обеденный стол напротив Джулии и Генри, и свет, который падал на него со спины, утопил его лицо в мрачной тени. — В те времена, — начал объяснять Том, — если случались эпидемии, обычно умирала каждая четвертая роженица. Они умирали так быстро, что в больницах в один гроб засовывали по два трупа. В одной из больничных палат Будапешта роженицы в окно видели кладбище, а в конце коридора — прозекторскую. Неудивительно, что женщины боялись рожать. Они знали: отправившись в больницу, чтобы стать матерью, запросто можешь вернуться в гробу. И знаете, что самое страшное? В их смерти были виновны врачи.
— Вы имеете в виду, по причине некомпетентности?
— По причине невежества. В те времена никто и понятия не имел о микробной теории. Никто из врачей не надевал перчатки, осматривая женщин, они работали голыми руками. Проводили вскрытие трупа, сгноенного какой-нибудь болезнью, а потом прямо с грязными руками направлялись в родильную палату. И осматривали пациентку за пациенткой, распространяя инфекцию от кровати к кровати. Убивая каждую женщину, до которой дотрагивались.
— Никому из них не приходило в голову вымыть руки?
— Один венский доктор как-то предложил делать это. Это был венгр по имени Игнац Земмельвейс, заметивший, что пациентки, которых осматривали студенты-медики, гораздо чаще умирали от родильной горячки, чем те, которыми занимались акушерки. Он знал: студенты ходят на вскрытия, акушерки же — нет. И пришел к заключению, что в прозекторских распространяется какая-то зараза, после чего порекомендовал своим коллегам мыть руки.
— Это же абсолютно очевидная вещь!
— Но его осмеяли.
— Врачи не последовали его совету?
— Земмельвейса выгнали с работы. В конце концов он погрузился в такую депрессию, что оказался в психиатрической клинике. Там он порезал палец и заработал заражение крови.
— Как Чарлз Лакауэй. Том кивнул.
— Ирония судьбы, верно? Вот отчего эти письма особенно ценны. Это история медицины, написанная одним из величайших врачей, которые жили на этом свете. — Он бросил взгляд на Джулию. — Вы ведь знаете это, верно?
Знаете, почему Холмс — героическая личность в американской медицине?
Джулия покачала головой.
— Здесь, в Соединенных Штатах никто тогда не слышал о Земмельвейсе и его микробной теории. Но и у нас существовали эпидемии родильной горячки, и был ужасающий процент смертности. Американские врачи во всем винили дурной воздух, плохое кровообращение или даже такую нелепость, как оскорбленная скромность!
Женщины умирали, но никто в Америке не мог понять, почему. — Том бросил взгляд на письмо. — Никто, кроме Оливера Венделла Холмса.
25
1830 год
Спрятавшись в укромном уголке за дверным проемом, чтобы не попадал ветер, Роза смотрела туда, где кончалось больничное поле, на чердачное окно Норриса. Она наблюдала за ним несколько часов кряду, но теперь, когда на улице стемнело, девушка уже не могла отличить контур знакомого строения от выделявшихся на фоне ночного неба очертаний других домов. Почему он так и не вернулся? А вдруг он уже не придет сегодня? Роза очень надеялась, что сможет провести хотя бы еще ночь под одной крышей с Норрисом, снова увидеть его, услышать его голос. Проснувшись нынче утром, она обнаружила оставленные им монеты, благодаря которым Мегги сможет еще неделю пробыть в тепле и сытости. Чтобы отблагодарить Норриса за щедрость, она заштопала две изношенные рубашки юноши. Роза с радостью заштопала бы их, даже если б не чувствовала себя обязанной, ради того только, чтобы дотронуться до ткани, которая касалась его спины, знала тепло его тела.
И тут она увидела, как в одном из окон, трепеща, ожило пламя свечи. В его окне.
Роза двинулась через больничное поле. На этот раз он захочет поговорить со мной, подумала девушка.
Наверняка он уже слышал последние новости. Осторожно открыв дверь его дома и заглянув внутрь, она неслышно проскользнула два лестничных пролета и оказалась на чердаке. Роза остановилась у двери Норриса и почувствовала, как сильно бьется ее сердце. Потому ли, что она пробежала вверх по всем этим ступенькам?
Потому ли, что снова увидит Норриса? Пригладив волосы и расправив юбку, девушка сама подивилась своей тупости — ведь все это делалось для мужчины, который вряд ли удостоит ее лишним взглядом. Стоит ли смотреть на
Розу после вчерашних танцев с изящными дамами?
Она мельком видела их, этих красивых девиц с меховыми муфтами, в шуршащих шелковых платьях и бархатных накидках, — они выходили из дома доктора Гренвилла и садились в экипажи. Роза наблюдала, как беззаботно они позволяли подолам своих платьев волочиться по грязному снегу — конечно, ведь не им придется отстирывать пятна. Не они часами сидят, сжимая в руке иголку с ниткой, и шьют при плохом свете — таком, что постоянно вынуждает щурить глаза, словно покрываешь не ткань стежками, а кожу вокруг век — морщинками.
Всего лишь один сезон балов и приемов — и несчастное старое платье придет в негодность, уступая место новым фасонам, более модному оттенку кисеи. Прячась во тьме возле дома Гренвилла, Роза увидела тот самый сшитый ею наряд с розовым шелком — платье служило украшением молодой круглощекой девице, которая, направляясь к своей карете, беспрестанно хихикала. «Вот каким девицам вы отдаете предпочтение, господин Маршалл, — думала она. — Я не в состоянии соперничать с ними».
Роза постучала. Выпрямив спину и задрав подбородок, она прислушалась к шагам — юноша приближался к двери. И вдруг Норрис оказался перед ней, из-за его спины во мрак лестничной площадки брызнул свет.
— А вот и вы! Где вы были? Смутившись, Роза ответила не сразу.
— Я думала, лучше уйти на то время, пока вас нет. — Вас не было весь день? И никто вас не видел здесь?
