это усилие недовольным спазмом.
– Спокойно, мистер Холланд. Полегче, – произнес негромко грубоватый голос. – Вы в больнице. В послеоперационной палате. Вам только сделали операцию на плече. Теперь вам нужно отдохнуть, поспать…
«Нет, нет, мне нельзя спать», – попытался сказать он.
– Введите ему пять миллиграммов морфина, – распорядился кто-то, и Виктор почувствовал, как теплая струйка поползла вверх по руке и растеклась по груди.
– Это должно помочь, – донесся до него тот же грубоватый голос. – А теперь – засыпайте. Все прошло хорошо… просто замечательно…
«Вы не понимаете, – хотел крикнуть он. – Я должен предупредить ее…» Сознание померкло, и свет снова поглотила мягкая, неслышно подкравшаяся тьма.
Лежа одна на широкой кровати, Сара улыбалась. Нет, смеялась! Смех переполнял ее. Хотелось петь и танцевать. Встать перед распахнутым окном и кричать от радости! Врачи объясняли – это все гормональное, этот химический взрыв, эта эмоциональная встряска. Сара знала, что должна отдохнуть, что нужно научиться быть спокойной и безмятежной, но сегодня она совсем не устала. Бедняжка Кэти едва доплелась до своей спальни наверху. А ей, Саре, совсем не хотелось спать.
Она закрыла глаза и направила мысли на ребенка, еще не родившегося, еще дремлющего внутри ее. «Как ты там, любовь моя? Ты спишь? Или слушаешь меня? Слушаешь мои мысли?»
Ребенок заворочался, потом снова затих. Это был его ответ, его тайное послание, понятное только им двоим. Сара даже радовалась, что у нее нет мужа, который отвлекал бы ее от этого бессловесного общения, который лежал бы сейчас рядом, злясь и ревнуя, чувствуя себя чужаком, лишним. Есть только мать и дитя, древнейшая в мире связь, мистические узы.
«Бедная Кэти». Волна радости отступила, а следующая за ней принесла печаль. Сара переживала за подругу, зная, как сильно Кэти хочет ребенка. Увы, время лишило ее такого шанса. Романтическая натура, Кэти не понимала, что обстоятельства могут так и не сложиться, а мужчина всегда способен подвести. Целых десять лет понадобилось ей, чтобы осознать, что брак не удался. А ведь она так старалась, чтобы все получилось. Пыталась даже не замечать очевидного – явных, лезущих в глаза недостатков Джека, в первую очередь его непомерного себялюбия. Поразительно, что женщина столь умная и проницательная тянула так долго, откладывая решительный шаг. Ничего не поделаешь, такова Кэти. Она и в тридцать семь откровенна, доверчива и верна – ну просто до идиотизма.
Ее внимание привлек долетевший снаружи звук, словно кто-то ступил на посыпанную мелкой галькой подъездную дорожку. Сара замерла и прислушалась. Сначала ничего, только знакомое поскрипывание деревьев да постукивание веток по крыше. Потом звук повторился – будто камешки разлетелись по дорожке. И едва слышный металлический скрежет. Опять эти еноты. Если не прогнать – к утру разбросают весь мусор.
Сара со вздохом села, ощупью отыскала шлепанцы и, не включая света, тихонько вышла из спальни и спустилась по лестнице вниз, в кухню. Ночь была слишком тиха, чтобы тревожить ее светом, и потому Сара не стала включать лампу под навесом, а взяла фонарик, лежавший на привычном месте на полке, и отодвинула засов.
За тонкой, рваной пеленой облаков мерцала луна. Сара направила луч на мусорные ящики, но ни разбросанных бумажек, ни затаившихся зверьков он не нашел. Странно. Не зная, что и думать, она прошла к навесу через двор и остановилась возле «датсуна», на котором приехала Кэти.
Вот тогда-то она и заметила в салоне слабое свечение, а присмотревшись, увидела, что бардачок почему-то открыт. Сначала Сара подумала, что крышка упала сама или, может быть, Кэти просто забыла ее закрыть, но в следующий момент заметила расстеленную на переднем сиденье дорожную карту.
Налетевший вдруг страх зашипел в уши. Сара попятилась, отступила, но ужас сковал тело, и ноги сделались ватными. Лишь тогда она ощутила присутствие поблизости кого-то еще, чужака, притаившегося в темноте. Она чувствовала его так же явственно, как прохладное дыхание ночи.
Сара повернулась к дому, и в этот момент луч фонарика, разрезав дрожащей дугой темноту, выхватил из мрака мужское лицо. Выхватил и застыл на нем. Смотревшие на Сару черные глаза напоминали гладкие, отшлифованные рекой камешки. Другие детали лица – хищный нос, тонкие, бескровные губы – она отметила лишь мельком. Все внимание притягивали глаза. Глаза человека, у которого нет души.
– Привет, Кэтрин, – прошептал он, и она услышала в его голосе зов смерти.
«Пожалуйста! – хотела крикнуть Сара, почувствовав, как он схватил ее сзади за волосы и потянул голову, обнажая шею. – Отпустите! Позвольте мне жить!»
Но с губ ее не сорвалось ни звука. Слова так и застряли в горле, остановленные острым лезвием.
Кэти проснулась от пронзительного писка ссорящихся за окном голубых соек. Трепет крыльев за окном, драчливая, какая-то маниакальная суета пернатых соперниц… Она невольно улыбнулась. Как же все это не похоже на привычный утренний рев автобусов и гул автомобилей. Птахи перелетели на крышу, где соперничество продолжилось – теперь Кэти слышала, как коготки царапают по доскам. Казалось, сойки исполняют некий боевой танец. Некоторое время она следила за их перемещением с одной стороны крыши на другую, потом перевела взгляд на окно.
Солнечный свет заполнял комнату мягкой золотистой дымкой. Идеальное помещение для детской! Она уже представляла, что сделает здесь Сара, какие внесет изменения – повесит яркие занавески, акварели с животными. Счастливо улыбаясь, Кэти села, вздохнула и посмотрела на стоящие на прикроватной тумбочке часы – половина десятого! Так и утро пройдет!
Выбравшись из-под теплого одеяла, Кэти открыла чемодан и, порывшись в вещах, достала свитер и джинсы. Одевалась она под непрекращающийся птичий щебет – теперь сойки перекочевали на дерево. Некоторое время они еще прыгали с ветки на ветку, потом одна, признав поражение, вспорхнула, словно выбросила белый флаг, и улетела. Победительница, чье превосходство никто больше не оспаривал, пискнула еще раз и принялась прихорашиваться.
И только тогда Кэти обратила внимание на тишину, полное безмолвие дома, молчание, усиливавшееся с каждым ударом сердца, с каждым вдохом.
Выйдя из комнаты, она спустилась по ступенькам и остановилась на пороге пустой гостиной. На каминной решетке еще лежала остывшая горка золы. С новогодней елки свисала серебристая гирлянда. На полке замер картонный ангел с блестящими крылышками. Кэти повернулась и, пройдя по коридору, заглянула в комнату Сары. Никого. Только неубранная постель да отброшенное одеяло.
– Сара?
Голос проглотила тишина. Коттедж вдруг показался не просто большим, а огромным. Она вернулась в гостиную, прошла в кухню. В раковине – две чайные чашечки. Так и остались со вчерашнего вечера. Дверь была открыта, и на подоконнике подрагивала ветка спаржи.
Переступив порог, она направилась к навесу, под которым стоял старенький «додж» подруги.
– Сара?
На крыше что-то зашуршало. Кэти вздрогнула, вскинула голову и… рассмеялась – на дереве бойко щебетала голубая сойка. Похоже, победитель оповещал всех о своем триумфе. Что ж, даже в птичьем царстве свои уловки.
Она уже повернулась было к дому, когда взгляд скользнул по бурому пятну на гальке под задним колесом машины. Несколько секунд Кэти растерянно смотрела на него, не понимая, что оно может значить, потом медленно двинулась в обход «доджа».
Шаг… еще шаг… еще… Она подняла голову. Ржавый след вел к дорожке, и там этот высохший ручеек заканчивался алой лужицей, в которой лежала…
Победная песня сойки оборвалась – к деревьям метнулся другой звук. То был пронзительный, полный ужаса вопль Кэти.
– Мистер… Эй, мистер.
Виктор попытался отгородиться от надоедливого звука, но тот бился и бился в ухо, как настырная муха.
– Мистер… Эй, мистер. Вы очнулись?
